И тогда внезапно Шайтан подпрыгнул вверх и, протянув левую руку, ухватив Витька за его червеобразные, замасленные и немытые волосенки, резко дернул спеленутого, связанного алкоголика на себя. И тот, точно подкошенная травинка, подчиняясь силе некошного и слабости своих дрожащих и плохо поддерживающих тело ног, повалился правым боком туда, вниз, стремясь всем своим корпусом достигнуть укрытого разнообразной грязевой массой линолеума. Во время своего падения Виктор успел заметить, как Луканька медленно двинул свою цокающую поступь к краю стола и круговым движением руки, словно фокусник, достал из воздуха недлинный, острый, с загнутым клинком, кинжал… Вот-вот, не нож, а самый настоящий кинжал, изогнутость клинка которого напоминала коровий рог, сама же рукоять почти черного цвета оканчивалась ромбовидно-округлой золотой головкой и изящным золотым ограничителем, на поверхности которого просматривались нанесенные черные человеческие черепа.

Витюха, с шумом съехав спиной по печи, вскоре расстался и с этой опорой да, пролетев немного, достиг пола, плюхнувшись правым боком на эту зашлакованную плоскость. И сей же миг увидел перед собой копыта Шайтана, который, будучи очень предусмотрительным, покинул летящего хозяина дома еще в самом начале его движения и теперь поджидал алкоголика, стоя на полу, переминаясь с ноги на ногу, вернее, с копытца на копытце, существенно утопая ими в грязи, покрывающей линолеум.

Но стоило Витьке приземлиться на пол, как Шайтан поднял свою ногу, уперся козлиным копытом в лоб несчастного алкоголика и хорошенько пихнул его, намереваясь развернуть и положить спиной на линолеум. От такого резкого и довольно сильного толчка Виктор, во время стремительного своего падения притулившийся ногами к печи, почти развернулся. А так неудачно застрявшие ноги даже чуток сползли с поверхности печи. Тогда Шайтан, решивший придать хозяину дома лежачее положение, запрыгнул ему на грудь и начал скакать по ней, при этом (несмотря на обильно покрывающий тело Витюхи плющ) больно врезаясь копытцами в кожу. От этих безжалостных прыжков, а вернее сказать, этого безжалостного утаптывания, Витек наконец-то сполз с печи окончательно и, улегшись на полу, принял горизонтальное положение… Правда, глаза его как-то неестественно вылезли из орбит, округлившись и увеличившись одновременно, а рот, приняв перекос вправо, исторгал из себя лишь пронзительное «Ох-ох!», будто забыв все другие междометия и слова.

Как только Виктор Сергеевич приобрел необходимое положение тела, оказавшись рядом с бабушкиным столом, ноги его, покрытые плющом, теперь подперли не только печь, но и одну из его ножек. Подошедший к краю стола Луканька, с нескрываемым интересом наблюдающий за действиями своего собрата, для пущей важности продемонстрировал остроту кинжала, проведя его концом по углообразной кромке дерева и вызвав тягостный скрипучий звук, сказавшийся на Витюхе легким сотрясением всего тела. Затем некошный резко оттолкнулся от стола и полетел вниз, постаравшись приземлиться на тело хозяина дома. А потому как высота стола была значительной и прыжок был явно выверен, Луканька, достигнув Витьки, врезался копытами, раздвинув в стороны листья и ветки плюща, в кожу туловища, где-то в районе живота, в ту же секунду живописав болезненное выражение на лице несчастного алкоголика. Казалось, еще миг и глаза его выскочат из глазниц, а на лице, и так значительно покрытом морщинами, кожа на некоторое время скукожилась, и, без того не красавец, Витюха стал похож на старый, пожеванный башмак, давно выкинутый на помойку. Губы же его, изогнувшись в какую-то похожую на трубу форму, протяжно-крикливо замычали издали: «А-у-ы!», соединив в единое целое эти такие разные звуки.

Некошные, прогуливающиеся по телу своей жертвы, услышав этот не переводимый вопль, весело захихикали, а после спешным шагом двинулись к лицу Витька. Они подошли к его подбородку, остановились и глянули своими красными очами в выпученные карие глаза страдальца да разом, продолжая подло хихикать, заметили:

– Глянь, он сейчас, похоже, обделается!..

Чего греха таить, несчастный Витюха уже обмочил свои штаны, и не раз… И не только потому что был сильно напуган, но еще и потому, что Шайтан, когда по нему сигал, неудачно наступил на то место туловища, в глубине коего прятался переполненный мочевой пузырь. А после этого и подлюка Луканька приземлился прямохонько на тот самый схороненный под плющом, свитером и живой плотью мочевой пузырь.

Негромко повизгивая, Шайтан и Луканька гигикали, довольно потирая ладошки друг о дружку. Их орехового и блекло-серого цвета лица от испытываемой ими радости покрылась крупными каплями пота, похожими на хрустальные росинки. Особенно много таких росинок появилось на срезанных макушках, и там они образовывали даже нечто вроде узора, выстраиваясь в какие-то ряды и едва соприкасаясь своими прозрачными сущностями… Еще миг смеха, вылетающего из широко растянутых ртов, и на головах гигикающих собралось достаточно росинок, которые точно нарисовали человеческий череп. Внезапно Шайтан и Луканька резко встряхнули головами и сейчас же с них разом хлынула вода, она окатила своим прозрачным потоком и лица, и одежду некошных и, хлынув ядреной струей, упала на жалкую бороденку Витька, намочив еще и это место на хозяине дома.

Однако схлынувшая с голов некошных вода не намочила их одежду, она сделала нечто иное… Она нацепила сверху на них светло-коричневого цвета фартуки, подобие столярных. Это были почти до колена и, похоже, из замшевой кожи фартуки, которые вешались на плечи ремнями и связывались на спине узлом. Спереди на этих фартуках находились карманы, пришитые изнутри. И у Шайтана в этом кармане что-то лежало да хорошенько топорщилось. Легохонько взмахнув правой рукой, точно намереваясь дирижировать, Шайтан вынул из кармана небольшие щипцы с двумя плоскими концами-губами, укрепленными на шарнире, да двумя рукоятками, укутанными в плотные, красно-черные прорезиненные одежды.

Шайтан шагнул ближе к подбородку Витька и, раздвинув копытцами листву плюща, оберегающую грудь, небрежно наступил ногой на края хлипкой, кудлатой бороденки. Он протянул вперед зажатые в руках щипцы, приставив их холодные… – нет! – прямо-таки леденящие концы к сомкнутым губам несчастного алкоголика, да, кивнув головой, сказал, обращаясь к своему товарищу некошному:

– Сейчас я, Луканька, ухвачу его за язык и потяну на себя, а ты давай рубани по нему покрепче так… И чегой-то ты орудие такое взял, с таким загнутым клинком?… Чего, другого не было, что ли?..

– А чего тебе не нравится? – вопросом на вопрос отозвался Луканька и, подняв кинжал, покрутил его перед собой. – Глянь, какая вещь… огогошная… А лезвие на клинке – просто загляденье… И поверь мне, такое острое… Я ж одним махом ему язычок отрублю… Ты давай лучше язычину вытаскивай, а рубку оставь мне.

– Угу… – согласился Шайтан и с удвоенной силой принялся совать щипцы сквозь благоразумно сомкнутые губы Витюхи.

А Луканька принялся разглядывать свой кинжал,