Шрифт:
Закладка:
— Может быть, ты сам скажешь? Я просто не знаю, как к нему подступиться.
Тайка узнала голос тети Натальи. С кем это она среди ночи беседы ведет?
— Да я уж пробовал заводить разговор — ничего не понимает, — ответил мужской голос, от которого у Тайки замерло дыхание.
— А Вовка?
— Что Вовка? Вовка рад будет, я же вижу, что он тебя любит. Только и слышишь: «Тетя Наталья сказала то, тетя Наталья сказала се».
Женщина счастливо засмеялась. Негромко засмеялся и мужчина. И от этого их смеха у Тайки мелко-мелко задрожало под коленками: точно так смеялись молодые парочки, прячась где-нибудь подальше от людских глаз.
Шаги и голоса удалялись. Тайке сразу стало скучно и не интересно все, и никакие звезды ее больше не интересовали: брехня это — загадывать желания. Уж кому на роду написано без счастья жить, так, значит, тому и быть. И никакие тебе звезды не помогут, никакие другие глупости.
Она вернулась в избу. На ворчание матери «носит тебя леший по ночам» отмолчалась и забралась в жаркую постель, где, раскидавшись, весь в поту спал Юрочка. Спать не хотелось. Тупо стучали ходики на стене. Постанывала во сне мать, сопел Юрочка, а в ушах звенел смех женщины, заглушая привычные ночные звуки. Вспомнилось, как однажды встретила их выходящими из леса, как сразу пошли в разные стороны, заметя Тайку. И то, как в кино ходили все четверо — с Митькой и Вовкой, ну ровно семья. Как она только не замечала этого раньше? Ослепла, что ли? И даже то вспомнила, как разговаривали женщины: «Ну и дай им бог, оба одинокие, нестарые». Теперь ясно было, про кого они. Тайка лежала с широко открытыми глазами и видела неясные тени на потолке, которые покачивались, и было похоже, как будто это ходит кто-то по улице, ходит долго, всю ночь…
Никифор шел с работы, с наслаждением вдыхая уже прохладный августовский воздух. Из сельпо с хлебом в руках выскочила Тайка. Увидела дядьку Никифора и шмыгнула вбок от дороги. Но он успел заметить ее.
— Таисья, ты что же это знакомых не узнаешь?
Тайка остановилась, носком поковыряла землю.
— Узнаю, — прошептала она.
— А коли узнаешь, отчего не здороваешься?
— Здравствуйте, — еще тише прошептала она.
Дядя Никифор подошел, поднял за подбородок ее вспыхнувшее лицо.
— Или случилось что? Дома все в порядке?
Тайка кивнула.
— А что же ты такая… какая-то?
Тайка промолчала.
— Ну, ладно, иди, — отпустил ее дядя Никифор, — а я сегодня все-таки загляну к вам. Поужинаю и приду. Разрешишь?
Домой Тайка влетела так, словно за ней гнались волки.
— Сдурела? — крикнула мать и разом погасила Тайкино желание сказать о госте. Она молча схватила веник и стала подметать пол. Расставила стулья вокруг стола, сбегала в поле за огородом и нарвала пучок ромашек. Но посудины подходящей для них не нашлось, и Тайка заткнула их за зеркало на стене.
Мать удивленно наблюдала за ней.
— Не иначе картошка хорошо уродится, — довольно мирно сказала она. Тайка воспользовалась этим.
— Ты б, мамань, причесалась хоть, а то ходишь шишигой лохматой. Да фартук бы скинула, эвон засалился весь, глядеть тошно, — без особой надежды сказала она.
А мать вдруг ни слова на это не сказала, скинула фартук и подошла к зеркалу. Тайка, затаив дыхание, следила за ней. Вот она сняла платок, взяла в руки гребень и задумалась.
— Сразу красивше сделаешься, — подстрекая ее, сказала Тайка. — А то придет кто — стыдобушка.
— Кто к нам придет, кому мы нужны, — вздохнула мать.
— А хоть бы и дядя Никифор. Возьму, говорит, сегодня и зайду. У тебя, говорит, мать очень даже хорошая женщина, — и чувствуя под ногами целую пропасть, словно кинулась в нее: — Красивая, говорит.
Мать наклонила голову, и легкий, едва заметный румянец окрасил ее щеки.
— Брешет и брешет, прости господи. Когда ты с ним говорила, во сне, что ли?
— И ничего не во сне. Из сельпо когда шла.
— И что ему надо? Или отец что натворил? — забеспокоилась мать. — И где его черти носят, не видела?
Она небрежно повязала платок на голову, так и не притронувшись гребнем к волосам.
— Ты ж причесаться хотела, — заныла Тайка.
— Делать мне больше нечего, как среди дня причесываться. Ступай луку нарви.
Тайка так громыхнула дверью, что мать выскочила за ней на крыльцо и долго поносила ее всякими черными словами.
— Разоралась, — ворчала про себя струхнувшая Тайка, — гляди лопнешь оравши-то.
И в избу вошла тихонькая, присмиревшая. Но и мать уже отошла. Она перебирала какие-то бумажки на столе, на Тайку не смотрела.
Когда, дождавшись отца, сели ужинать, и правда пришел Никифор.
— Садись, — пригласила мать и поправила на голове платок. Тайка порадовалась, что хоть фартука на ней не было.
— Садись, — пригласил и отец.
— Я уже ужинал, — отозвался дядя Никифор, — спасибо. А вот посидеть с вами — с удовольствием.
Но разговор не клеился.
Тайка громко причмокивала вчерашним, чуть прокисшим борщом.
— Уж и стряпаешь ты, мамань, хоть в ресторане тебе поваром быть.
— То-то ты у нас по ресторанам привычная, — засмеялась мать. — А что это борщ вроде бы прокис маленько?
— И нисколечко не прокис, вкусный.
Тайка с отвращением запихнула себе ложку в рот и причмокнула.
Дядя Никифор поговорил с отцом о каких-то делах и стал прощаться.
— А ты что ж это, Таисья, к нам не ходишь, обидел тебя кто?
— Не-е, — протянула Тайка.
— Так приходи, я новую песню подобрал — «Колокольчики». Знаешь?
Тайка засветилась.
— А когда — сегодня?
— Давай завтра. Сегодня уже поздно.
Митька увидел Тайку еще издалека. Ага, опять тащится к дяде Никифору. Как раз сегодня они с Вовкой надумали просить дядю Никифора помочь сделать подводную лодку, а тут опять эта цапля идет.
Митька сделал вид, будто не замечает девчонку, но как только она подошла, стал посреди дороги.
— А ну, поворачивай назад.
— Пусти. — Тайка попыталась обойти его. Но Митька не пускал.
И когда Тайка силой хотела прорваться, он так пихнул ее, что она едва удержалась на ногах. Конечно, можно было пройти огородами, но Тайка не хотела и не любила сдаваться.
Они стояли друг против
