Шрифт:
Закладка:
138
Обычно в качестве причин появления Чол-хана в Твери называется либо необходимость сбора дани, либо причина более обобщенного порядка. «…ордынский хан, – пишет Л. В. Черепнин, – хотел поставить великого князя под свой контроль» [Черепнин 1960: 475]. См. также: [Будовниц 1956: 88–89; 1960: 378]. Эти суждения оспорил Н. С. Борисов, предположив, что «присутствие отряда Шевкала в Твери явно указывает на его “международное” значение», то есть предотвращение возможных нападений со стороны Литвы и Ордена [Борисов 1995: 141–142].
139
«Источниковедческий» спор А. Е. Преснякова с С. М. Соловьевым по поводу этого известия см.: [Пресняков 1918: 139–140].
140
А. М. Сахаров тоже приводит этот случай, но, не комментируя его, ссылается на М. Н. Тихомирова [Сахаров 1959: 212]. Трактовка же М. Н. Тихомирова по меньшей мере довольно расплывчата. Он пишет: «В XIV в., видимо, еще хорошо знали, какой колокол на звоннице Успенского собора был вечевым» [Тихомиров 1956: 212]. Из этих слов непонятно, говорит ли автор о существовании веча во Владимире или только о «народной памяти». Л. В. Черепнин, несомненно, дает более веское обоснование.
141
См. с. 25–35 настоящей работы.
142
Такие случаи имели место и в Древней Руси. Так, в 1066 г. полоцкий князь Всеслав не только сжег и разграбил Новгород, но и «колоколы съима у святыя Софие». «О, велика бяше беда въ час тыи!» – скорбно восклицает по этому поводу летописец [НПЛ: 17]. В 1146 г. Изяслав Мстиславич Киевский вывез колокола из Путивля, а в 1259 г. в Холм были перевезены колокола из Киева [ПСРЛ, т. II: стб. 334, 844). В этот же ряд можно поставить и хрестоматийно известные события, связанные с падением новгородской и псковской независимости. Вместе с тем лишение того или иного города (волости) колокола типологически находит аналог в известных фактах «разорения в межволостных войнах храмов и монастырей противника» в Древней Руси. Отметивший это И. Я. Фроянов подчеркивает, что храмы символизировали «суверенитет местных общин», а «разрушить храм врага – значит лишить его покрова Божьего» [Фроянов 1980: 282].
143
Так же считает и А. М. Сахаров [Сахаров 1959: 208].
144
Близко нашему пониманию и объяснение Н. С. Борисова. Увоз колокола в Москву – это «символическое деяние, смысл которого можно выразить словом “покорность”… Вывоз колокола… символизировал полную победу Москвы над Тверью. Этот удар должен был сломить самолюбие тверичей, заставить их смириться со своей участью побежденных. Похоже, что удар Калиты достиг цели. Летопись сообщает, что после гибели Александра Михайловича в Орде “княжение Тверское до конца опусте”. Тогда же произошел и новый массовый отъезд тверских бояр на московскую службу» [Борисов 1995: 255–256]. Н. С. Борисов с событиями 1339 г. связывает «важнейший перелом» в истории Северо-Восточной Руси: это «конец длившемуся около столетия расцвету Твери» и перемещение «центра политической и духовной жизни» из Твери в Москву [Борисов 1995: 254]. Нам представляется, что Тверь далеко не была сломлена, и события 1347 г. – тому подтверждение.
145
Возможно, с «магией звона» связан и «отказ» звонить в чужом городе владимирского колокола в 1328 г.
146
Вечевая деятельность в это время, по сути, признается и Л. В. Черепниным, и А. М. Сахаровым. Только они, отдавая дань существовавшей феодальной концепции, говорят об этом со всякого рода оговорками. Одна из них – это подчеркивание «возрождения вечевых порядков» в том или ином месте в то или иное время. Мы думаем, что вече как социальный институт в этот период функционировало постоянно, но постоянность, конечно, не означала беспрерывности народных собраний. В вечевой практике за столетия существования выработался определенный круг задач, по мере необходимости вече и собиралось.
147
Огромное значение колоколов в жизни горожан Средневековья характерно не только для Руси. Это же отмечено и для Западной Европы. «В Средние века колокола использовала не только церковь, но и светская власть. Мирские колокола состояли на службе городов. Важные функции городской жизни отправлялись по сигналу особых колоколов… Обладание колоколами было для города своеобразным подтверждением его вольности, права на самоуправление. Не случайно, теряя самостоятельность, города, как правило, лишались и колоколов. В годы войн и нашествий горожане прятали свои колокола от врага как ценный “идеологический товар”, стремясь сохранить символ своей независимости. Запрещение свыше звонить в колокола воспринималось в Средневековье как тяжелое наказание» [Шиллинг 1985: 294].
148
«Перед нами, видимо, нечто вроде вечевого собрания», – писал А. М. Сахаров [Сахаров 1959: 213].
149
«Тысяцкий, – подчеркивает Ю. Г. Алексеев, – первое лицо среди светских свидетелей княжеского докончания (князя Семена Ивановича с братьями. – Ю. К.)» [Алексеев 1998: 13].
150
О роли и месте воевод в военной организации XIV–XV вв. см.: [Кирпичников 1985: 16–18, 21–26 и др.].
151
Так же считает и А. М. Сахаров: «Кажется, что здесь особо отделены городские ополчения от обычных княжеских дружин» [Сахаров 1959: 228].
152
Такой же видел «средневековую рать» М. Н. Тихомиров: «Средневековый ремесленник и купец, как всякий свободный человек, был боевой единицей и умел владеть оружием» [Тихомиров 1957: 96].
153
Н. Храмцовский также видит здесь «простых воинов» [Храмцовский 1857: 26].
154
С булгарского населения была взята контрибуция. Интересно, что в летописи она расписана постатейно, что является редкостью. Великий князь Дмитрий Иванович и Дмитрий Михайлович Волынский получили по 2000 рублей, «а воеводамъ и ратемъ 3000 рублев» [ПСРЛ, т. XV, вып. 1: стб. 116]. Слово «рать» тоже обозначало, как пишет С. М. Соловьев, «городовые полки», составленные из городских жителей [Соловьев 1988, т. 3–4: 500].
155
В этой связи интересно наблюдение Ю. Г. Алексеева об «уряживании» «коемуждо полку воеводу» прямо на поле «на глазах всего войска». «Так, вероятно… поступали князья издревле», – полагает исследователь [Алексеев 1998: 24–25].
156
