— Не надо! У меня все есть!

— Ничего, больная, запас карман не тянет.

— Сами вы больной! На голову! Следите за мной, врываетесь, командуете…

— А как не командовать? Вы же — малый ребенок.

— Я? Ребенок? Ха-ха! — фальшиво засмеялась Кира.

Но вдруг оборвала смех, как-то вся обмякла и призналась жалобно:

— Вообще-то, да… Я чувствую себя бестолковой девчонкой… В квартире никак не разгребусь… И еще нога дурацкая…

— Эта беда — не беда, мы сейчас…

— Нет-нет, уходите! Я ужасно выгляжу!

— В гробу будете выглядеть хуже. Что вы сегодня ели?

— Ела? — Она пыталась вспомнить: — Яблоко… И бутерброд… С чем-то…

— Больная, а вы случайно не знаете, где в этом доме кухня?

За кухонным столом Сергей наблюдал, как Кира уплетает за обе щеки.

— У-м-м… Фантастика! И это… из того… что было в холодильнике?

— Из чего же еще?

— У-м-м… Научите меня так готовить?

— Нет. Я буду вам готовить сам.

— В качестве домработницы?

— Нет. В качестве мужчины, которого вы нашли — днем с огнем.

— Все-таки вы наглец! — Кира вскочила, но рухнула от боли в ноге. — О-ой!

Сергей подхватил ее и понес в комнату. Она слабо сопротивлялась.

— Вы что… Хватит… У вас мания — таскать на руках женщин…

Он бережно уложил ее на тахту, прикрыл пледом.

— Так годится? Не больно?

— Спасибо, хорошо. Только еще дайте сигареты — там на столе.

— А вот курить будем бросать.

— Опять раскомандовались! Все, спасибо, покормили, уложили — и чао!

— А вы справитесь одна?

— Я не одна, у меня подруг — море! Уходите!

— Что ж, будьте в прямом смысле здоровы…

Он пошел на выход. Она, прикусив губу, смотрела ему вслед.

И когда он уже был у двери, закричала:

— Куда пошел! Стой, дурак! Стой!

Он бросился назад, упал перед ней на колени.

— Ты что? Ну, что с тобой? Успокойся…

Но успокоиться она уже не могла, поток речи мешался с потоком слез.

— Дурак… не понимаешь… да, я одна… нет, конечно, подруги… но что — подруги… я устала быть одной… я так устала!

— Ну-ну, тихо… Тихо, маленькая… Все будет хорошо…

— Нет… ничего не будет… и я не маленькая… я большая… дура!

— Вот и славно, я — дурак, ты — дура… Нет, ты — дурочка… Маленькая моя…

Он гладил ее волосы, утирал ее слезы, тихонько целовал мокрые щеки и доцеловался: сначала слились их губы, потом слились их тела, но от этого движения она вскрикнула — о себе напомнила нога.

— Давай отпилим ее к дьяволу! — засмеялась сквозь слезы Кира.

— Ну нет, потом возить тебя в коляске…

— Да, на такие подвиги мужики не способны! Когда вы нужны — ау, где вы?

— Мы рядом. — Он обнял ее.

— Нет! — Она отстранилась. — Вы ненадежные и самовлюбленные… Как бабы… Хотя нет, бабы — это вам комплимент!

— Интересно, — улыбнулся он, — кто засорил эту неразумную головку?

— Никто, я все знаю сама! С детства! Нет, еще раньше — отец бросил маму до моего рождения… Струсил, сбежал, слинял!

Кира выкричалась и умолкла. Помолчал и Сергей.

— Ты его даже не знаешь? — Он взял ее за руку.

— Его все знают! — Она руку выдернула.

— То есть?

— То есть народный артист театра и кино! Мама, как увидит, слезу роняет!

— Она его простила?

— Ха-ха! Она его и не винила! Она его понимала: великий талант, семья может помешать искусству… Дьявол, почему мы, бабы, такие идиотки!

— Ну, ты не совсем такая.

— Да, я не такая совсем! Я не прощаю ни его, ни… всех… всех! В наш садик за детьми приходили отцы, сажали их на плечи, подбрасывали в воздух, и дети смеялись, а я ревела, ревела, ревела…

Растравив себя давней печалью, Кира заплакала. А Сергей улыбнулся.

— Маленькая моя… Столько лет живешь с обидой… Ну, все, все, тормози…

Он гладил ее волосы, утирал слезы, и она затихала в его сильных надежных руках, и вновь их губы искали друг друга, и вновь сплетались тела…

И снова в ночной тишине раздался то ли крик, то ли стон — то ли от боли в ноге, то ли от счастья на душе.

Домой Сергей вернулся утром. Тихонько заглянул в детскую — дети спали.

Он прошел в комнату, упал спиной на кровать, широко раскинув руки и блаженно улыбаясь. Потом снял куртку и начал стаскивать сорочку.

Но появился Ванечка — в трусиках и шлепанцах.

— Папа, пвивет! Ты откуда пвишев?

— Я не пришел, — Сергей поспешно натянул сорочку обратно. — Я, наоборот, одеваюсь и ухожу. И все мы одеваемся и уходим в сад…

— А сегодня восквесенье! — удивился Ванечка.

— Воскресенье? A-а, ну да… Чего ж ты вскочил?

— Я не вскочив, я иду писать.

— A-а, иди, иди… И потом — спать. Спокойной ночи!

— А уже утво! — опять удивился сын.

— A-а, утро? — Сергей никак не мог врубиться в реальность.

Ванечка удалился. Сергей опять начал снимать сорочку.

Но зазвонил телефон. Он схватил трубку, заговорил шепотом:

— Алло! Нет, ошиблись… Не отец-одиночка… Стоп, это ты?

— Это я, — подтвердила Кира, укутанная в плед на тахте. — Так что же, здесь живет отец-одиночка?

— Нет! Здесь нет одиночки! Больше нет, правда?

— Правда. А почему ты шепчешь?

— Дети спят.

— A-а, Манечка и Ванечка… А у нас с тобой будут дети?

— Ровно через девять месяцев.

— Циник!

— Нет, просто мне не по душе дети из пробирки.

— Пошляк!

— Нет, я влюбленный.

— Это я, дьявол меня побери, влюбленная!

— Но я в тебя влюбился первый. Влюбился — и люблю, люблю, люблю…

— Кого ты вюбишь? — поинтересовался Ванечка на пути из туалета.

— Я?.. — Отец не нашел ничего лучшего, чем спеть: — Я люблю тебя, жизнь!

— А-а, — понимающе кивнул Ванечка и пошлепал в спальню.

— Ты что? — недоумевала Кира. — Дети спят, а ты поешь…

— Уже не пою. Уже тоже сплю.

— И я. Очень спать хочется.

— Так давай уснем вместе. Кладем трубки — и… Раз, два, три!

Они одновременно положили трубки телефонов.

Кира плотнее укуталась пледом. Закрыла глаза. И улыбнулась.

Сергей, тоже улыбаясь, начал расшнуровывать ботинки.

Но прозвучал новый звонок — в дверь. Он пошел открывать.

Армен Суренович, обычно спокойный и улыбчивый, сейчас был неузнаваем: глаза безумные, сухие, голос хриплый, прерывистый.

— Они… ее… похитили!

— Кто похитил? Кого?

— Анаит! Девочку мою… Звездочку… Я говорил: одна не ходи… Подонки!

— Армен Суренович, зайдите, объясните толком…

— Некогда заходить! Если не будет денег, они… они ее… У Армена Суреновича перехватило горло. Но Сергей уже все понял.

— Рэкет?

— Да, пришли, я сказал: нет! Опять пришли, я