Шрифт:
Закладка:
– Что им нужно? – шепнула Дарована, не в силах сдержать изумление.
Ей подумалось сразу о двух вещах: о чаше и о себе. Обе они, если подумать, могли быть целью чужого князя. Если ее пытался похитить Держимир, то может попробовать и Боримир тоже. А чаша… Зачем ему чаша?
Божара меж тем продолжала смотреть в воду. Она шептала новое заклинание, и теперь ей виделась не дружина в лесу и не князь Боримир верхом на коне. Она видела сокола с золотым колечком на ноге, стремительно летящего прочь, видела еле тлеющий огонь на огромном жертвеннике Свентовида в главном святилище рарогов, видела Солнечную Деву – верховную жрицу Свентовида, в длинной белой одежде с золотым поясом. И видела образ Чаши Судеб, о которой говорила Солнечная Дева, простирая руки куда-то вдаль.
– Священный сокол улетел от рарогов, – наконец заговорила Божара, отойдя от чаши и закрыв утомленные глаза. – Взамен они хотят получить нашу святыню и с ней вновь обрести милость богов. Они идут за ней.
Женщины снова загудели, кто-то запричитал, в голосах были ужас и растерянность. Потерять священную чашу – такого никому и в голову не могло прийти. Это все равно что потерять сам Истир или расколоть небо! Но как же можно помешать? Святилище Макоши охраняли только сила богини и почтение к ней, дружины здесь не держали.
– Князь! – воскликнула Дарована. С детства приученная думать о подобных вещах, она могла найти выход гораздо быстрее служительниц богини. – Нужно немедленно послать гонца к Держимиру! Он поможет! Он не потерпит, чтобы рароги ходили по его земле и грабили его святилища! И он где-то близко! Его полюдье ходит по Краене, я знаю! Он не успел еще уйти на Ветляну! Матушка! – Дарована обернулась к Божаре, сжимая руки перед грудью, словно умоляя прислушаться к ее словам. – Нужно только узнать, где он сейчас! И можно послать кого-нибудь из моих отроков.
Пять десятков отроков, отряженные Скородумом охранять княжну, жили на ближайших огнищах, поскольку мужчины не допускаются в обиталище Великой Матери. Против дружины Боримира их было мало, но гонцов лучше них не найдешь. Сейчас Дарована не помнила, что совсем недавно боялась Держимира. Необходимость защитить Чашу Судеб от рарогов заставляла забыть о прошлом. Беспокоило Даровану только одно: как бы десятский Рьян не поддался на уговоры всполошенной Любицы и не попытался увезти их. Однажды потеряв княжну, Рьян с тех пор удвоил и утроил бдительность, стараясь доказать князю Скородуму и самому себе, что достоин доверия. Правда, в прошлый раз его противником был сам Огнеяр Серебряный Волк, так что поражение едва ли можно поставить десятскому в вину. И теперь он непременно потребует отъезда, а Дарована не хотела уезжать от чаши. Она знала, что увозить и прятать свою святыню Божара не позволит, и бежать из святилища, словно не доверяя защите богини, Дароване казалось недостойным.
– Мы пошлем к нему гонца, – тихим, безжизненным голосом ответила Божара, не открывая глаз. – Но князь Держимир не успеет. Рароги слишком близко. Мы найдем средство остановить их. Великая Мать не нуждается в мечах, она сама защитит себя.
С этими словами Божара вдруг широко раскрыла глаза, и Дарована отшатнулась, прижала руку ко рту, чтобы сдержать вскрик: такой яркий, неудержимый огонь сверкнул в глазах волхвы. Все ее лицо преобразилось; казалось, по его чертам пробегают тихие молнии, на кончиках ресниц тлеют голубоватые искры. Она не отдыхала в эти мгновения – ее дух искал тропинку к Матери Макоши. И теперь она была готова говорить с богиней.
Божара шагнула к камню, положила кончики пальцев на широкий глиняный валик, окружавший горло чаши, выпрямилась и заговорила, глядя в полутьму перед собой:
За тридевять земель,
За тридевять лесов,
На море-океане,
На острове Буяне
Стоит зелен дуб,
А под дубом лежит камень бел;
А на камне том,
Под рогатым венцом,
Сидит Макошь Матушка.
Держит она три прута:
Первый прут – железный,
Второй прут – медный,
Третий прут – серебряный.
Бьет Макошь теми прутами по земле:
Как ударит железным – станет темен лес,
Как ударит медным – лягут мхи да болота,
Как ударит серебряным – прянет синь туман!
Божара говорила то быстрее, то медленнее, подчиняясь какому-то далекому, ей одной слышимому ладу; ее голос вился волной, окутывал души стоящих вокруг нее женщин, и каждая из них, в сердце своем повторяя за Божарой заклинание, посылала свой дух вдогонку за ее духом, помогала общей силе достучаться до слуха Великой Матери.
Голос Божары гулко отдавался в ушах Дарованы; порой ей казалось, что это говорит тьма подземного святилища, порой – что это голос самой священной чаши. И она, вслед за травницами и чародейками стремясь к образу Макоши, все силы души отдавая на это, больше всего на свете хотела бы уметь так, как умеет Божара, – указывать людям путь к божеству и протаптывать дорогу.
Дай ты мне, Макошь Матушка, три прута,
Дай мне твою силу могучую:
На темен дремучий лес,
На густой сырой бор,
На мхи и болота,
На дубы и березы,
На ель и осину,
На сырое коренье,
На сухой бурелом!
Слова Божары гулко отдавались в голове Дарованы, и каждое слово было – творенье: она видела густые дремучие боры, где рыжие стволы могучих сосен возносятся головами к небесам, видела сыроватые сумрачные ельники, где темно-зеленые лапы касаются ковра старой рыжей хвои, перемешанной с серыми, сгнившими осиновыми листьями, и мелкая травка пробивается сквозь островки мягкого мха, и топорщится веселый, не унывающий даже в вечном сумраке черничник… Так видит лес Мать Всего Сущего, творя его своим вещим словом.
Божара опустила глаза к чаше, и под ее взглядом вода начала кипеть. Макошь услышала ее. Волхва медленно опустила руку в воду и подняла что-то со дна. Не дыша, полные священного трепета женщины видели в ее руке мокрый гребень с острыми частыми зубьями, попеременно железными, медными и серебряными. Спинка гребня была деревянной, на ее концах виднелись две медвежьи головы.
Вода в чаше успокоилась. Дарована широко открытыми глазами смотрела на гребень, словно он приковал ее. И снова с необычайной остротой она ощущала восторг, преклонение перед силой волхвы, умеющей взять чудо из рук самой богини, и несбыточное желание – когда-нибудь
