— Он мой, мессир, — отвечал Платон, поднявшись с кресла.

— План прохождения кургана, что значится в поправке третьей к пункту пятому Устава прохождения, предъявлен кандидату был?

— Нет, мессир, наставления были проведены без учета поправок.

— Почему, наставник?

— Я не принимал участия во внесении поправок, — отвечал Онилин, чувствуя, как лезвие стыда подбирается к его горлу.

— И почему же?

— Я был отлучен, мессир. А ознакомиться сегодня не успел. Был занят интродукцией.

— И вы хотите нам сказать, что этот кандидат в сосунки всю полосу препятствий прошел без подготовки? — Ровный и бесстрастный голос председателя, возможно, впервые за те самые шестьсот лет отчетного периода выказал удивление.

— Мне не хотелось бы, мессир, но я скажу.

— Наставник, сядьте, — властно сказал голос, и его невидимый хозяин появился на полотнище экрана в виде трижды свернутого в спираль змея с человеческим торсом.

— Кандидат, ваш наставник сказал, что вы не знали о существовании третьей женской ипостаси кургана.

— Не знал, мессир, — честно ответил Ромка, в то же время пытаясь выудить из памяти прошлых посещений кургана деву с жезлом Озара в руках. Нет, не было таковой.

— И вам она не знакома? — спросил голос, проецируя на экран картинку с девушкой в пилотке, сапогах и развевающейся за ней крылоподобной плащ-палатке, которая держала перед собой странный объект, состоящий из перевязанных лентой дубовых веток.

Необычный, похожий на бутафорию и, надо сказать, подозрительный то ли букет, то ли венок фаллической формы, в котором действительно мог скрываться потерянный скипетр Озара.

— И вы не знали, что наша Владычица тройственна? — продолжал спрашивать голос, показывая на экране быстрое слайд-шоу из поставленных в ряд женских троек: девчонок-баб-старух в разных одеяниях, а потом и вовсе без оных: от круглогрудых и розовощеких молодиц до морщинистых старух с косой.

— Не знал, — честно ответил опешивший Роман, думая, как он мог пропустить при ранних посещениях кургана эту странную плащекрылую фигуру со строгим, но в то же время чувственным лицом.

— Мессир, — в который раз поправили его.

— Не знал, мессир.

— Готовьтесь кандидат, — торжественно начал голос и, показав на экране странную комнату с торчащими из пола столбами, продолжил еще торжественней: — По совокупности преодоления вы достойны войти в зал внутренней славы без прохождения еще двух, положенных Уставом, испытаний. И это первый случай за три последних отчетных периода.

Из-за завесы послышался дружный вздох десятков, а может, и сотен присутствующих на судебном заседании голосов. Кандидатом, судя по всему, восхищались, Ромка облегченно вздохнул и даже позволил себе один быстрый взгляд на волнительную ложбинку между совершенных по форме холмов златовласки.

— Но Устав ссылается на Предание, а Предание в вашем случае, кандидат, толкуется однозначно: кандидат в олеархи… — председатель сделал глубокомысленную паузу, — олеархи-сотеры, должен выстоять в фокусе мщения.

И хотя собравшиеся буквально захлебнулись подавленным охом ужаса, для Романа перспектива постоять в фокусе мщения после душных гробов, стреляющих из ППШ Озаров, стометровых змеев и прочего непотребства казалась детской забавой.

— Вы согласны, кандидат, на испытание огнем разрушенных надежд в фокусе мщения? — своим ровным гипнотизирующим голосом продолжал спрашивать председатель.

— У меня есть выбор, мессир? — спросил Ромка.

— Как всегда, кандидат, войти или вернуться.

— Войти, мессир.

— Прекрасно, кандидат, — как показалось Деримовичу, с облегчением выговорил невидимый председатель, — но перед таинством отмщения вам должно прошлое раскрыть пред истиной двух правд. Готовы ли ответ держать?

— Всегда готов, мессир.

— Ну что ж, начнем, вам приходилось убивать?

— Нет, что вы, высочайший, только элиминировать.

— А чем, простите, кандидат, вы элиминировали… оппонентов?

— Посредством убеждения, мессир.

— И они?

— Чаще всего стрелялись, мессир, не выдержав уличающих фактов.

— Случалось, что и по два раза… в одну голову.

— Неопытные, видно, мессир.

— Да-да, вспоминаем. Насмешили вы тогда нас, кандидат. Журнаш ваш присный, Кузякин… простите, Кузяев, до того перепугался, что в информационном сообщении оставил ваше мудрое высказывание без изменений.

— Какое же, мессир?

— Прелестное, кандидат. В заметке сообщалось о неопытном самоубийце.

— Вы находите его забавным, мессир?

— Оно восхитительно, кандидат, но, увы, ваш тонкий юмор не то что не оценили, его просто не заметили. Современный читатель уже не находит противоречий в подобного рода высказываниях. Привык. Но мы почин ваш взяли на заметку. Тогда он был новаторским.

— Благодарю, мессир.

— Но только ли убеждениями приходилось элиминировать оппонентов, кандидат? Не случалось другими средствами пользоваться?

— Да, случалось, мессир. Просить приходилось.

— Ну и кого и о чем вы просили, кандидат?

— Опытных людей — помочь найти оппоненту правильную дорогу в жизни, мессир.

— Превосходно, кандидат. И как, получалось у ваших оппонентов найти верный путь?

— К сожалению, мессир, у немногих. Не все оппоненты оказались вменяемы.

— Ну а что же доставалось невменяемым?

— Невменяемые, мессир, к сожалению, почти всегда находили не тех людей, не в том месте и не в то время. Чаще всего грабителей, насильников, неопытных или пьяных водителей, скользкую дорогу, нераскрывшийся парашют, а бывало и вовсе зверей.

— В человеческом обличье?

— Что в человеческом обличье, мессир?

— Звери, кандидат, были в человеческом обличье, или в натурально-зверином?

— Всякие попадались…

— А откуда вам об этом известно, кандидат?

— Слухи, земля полна слухами.

— Мессир.

— Да-да, простите, мессир.

— На этом средства по элиминации оппонентов закончились, кандидат?

— Не совсем, мессир.

— Смелее, кандидат, смелее. Здесь нет никого, кроме братьев. Братьев друг другу и, мы надеемся, что и вам, кандидат. В ближайшем будущем…

— Это был молоток, мессир. Даже молот.

— Молот убеждений, кандидат?

— Нет, мессир, это был молот мастера.

— Мастера?

— Инструмент, мессир, понимаете?

— Мы все понимаем, кандидат. Но не всех принимаем… А циркуля у вашего мастера случайно не было?

— Был, и циркуль был, и угольник, и отвесы всякие, и пилы, и зубила разные.

— Ваш мастер… он что, строителем был?

— Он был скульптором, мессир, ваятелем. Он нам памятники ваял, ну и решетки ковал всякие на могилы солдат. Советских солдат, погибших и похороненных в Австрии, Чехии и Германии.

— И за что же вы его молоточком, кандидат, мастера вашего?

— Он меня довел, мессир.

— Вас?

— Да, он сломался на последней партии. Сказал, что не может на прахе гешефта делать. Что все расскажет.

— Кому он собирался рассказать, кандидат?

— Сами знаете, органам.

— Мессир, — напомнил председатель.

— Простите, мессир. Органам. Ведь это еще при совке было.

— А что предосудительного в том, что молодой человек заботится о памяти павших бойцов?

— Они не простые были, оградки и памятники.

— Да, мы понимаем. Мемориальные.

— Не только мемориальные, мессир. В них редкие земли были.

— Вы говорите о земле Родины, кандидат?

— Я говорю о металлах, мессир. О платине, цирконии, палладии. Памятники только прикрытием служили, в них мы металл вывозили.

— Кто это мы, кандидат? Ведь