Шрифт:
Закладка:
— Да, но я подсыпала ей снотворный порошок несколько раз. Только не говори мне, что это не правильно. Сама знаю. Она не позволяет ей помочь. Но, думаю, у тебя получится.
— Спасибо. Я попробую с ней поговорить.
* * *
«Я в порядке», — улыбается Гарри.
Улыбается, а ночью, когда никто не видит, воровато достаёт осколок подаренного когда-то Сириусом зеркала, и вглядывается в него в безумной надежде заметить отголосок беззаботной улыбки крёстного, или всполох рыжих волос Фреда, или знакомое понимание в глазах Ремуса…
Улыбается и давит в себе мысль о том, что, кажется, начинает сходить с ума.
«Я в порядке», — отмахивается Рон.
Отмахивается, а ночью, когда никого нет рядом, вытаскивает волшебную палочку и речитативом отчаянно чеканит «Экспекто Патронум», пытаясь отыскать в своей голове нужные воспоминания, отыскать хоть что-то хорошее, светлое, доброе, чистое… хоть что-то…
Отмахивается и сглатывает, пряча дрожащие пальцы в карманы мантии.
«Я в порядке», — фыркает Джинни.
Фыркает, а ночью запирается в ванной, и, стоя под ледяными струями душа, делает вид, что стекающая по лицу вода не отдаёт солью, а перед глазами не мелькают всполохи заклинаний и не виднеются мертвые, пустые глаза на бледном лице…
Фыркает и отводит взгляд, боясь заметить в чужих глазах знакомую пустоту.
«Я в порядке», — кивает Гермиона.
Кивает, а ночью, лёжа на своей кровати в одиночестве, борется с желанием стереть родителям память снова, а еще Т/И, и Рону, и Гарри, и Джинни, и всем Уизли, и отправить их куда-нибудь в самый дальний уголок земли, туда, где все они точно будут в безопасности…
Кивает и уверяет себя, что всё кончено, что здесь и сейчас уже безопасно.
«Я в порядке», — как можно беззаботнее убеждают они друг друга, пока в голове зреет понимание…
«…вряд ли я когда-нибудь буду в порядке…»
* * *
У ночей в стенах Норы привкус полыни, привкус безысходности и отчаяния.
Привкус одиночества.
В этом доме восемь членов семьи, но каждый из них одинок.
Молли не спит.
Она лежит во тьме ночи на своей половине кровати и кажется, от мужа её отделяют многие-многие мили. Ей не нужно ничего придумывать для того, чтобы не давать себе уснуть. Сон просто не приходит. Он отвернулся от неё, избегает её, словно прокажённую, словно она — причина того, что Фред мертв, и за это сон затаил на неё обиду.
Молли знает, что вина действительно лежит лишь на ней. Это она не спасла. Не уберегла. Это из неё вышла никудышная мать.
Артур не спит.
Ему каждый раз хочется повернуться лицом к Молли и обнять её, найти в ней свой покой. Но что-то мешает, преграда, стена, пролегшая между ними. Кто-то в мыслях Артура постоянно твердит ему, что он не заслужил покоя, что он теперь должен целую вечность скитаться по склепам своей души.
Потому что его сын мертв. А он жив. И это неправильно.
Дети не должны умирать раньше своих родителей.
Перси спит урывками, вырывает у ночи пять-десять минут сна — и тут же просыпается с криком, приходится ставить на комнату заглушающие.
Может, лучше было бы вовсе не спать, но тогда он совсем ни на что не годен на работе, только сидит в кабинете, словно инфери, не способный связать толком пары слов. В голове сутками мечутся мысли о том, что лишь его выбор — вина всех их бед.
Может, Фред умер из-за того, что он вернулся? Может, все несчастья свалились на его семью потому, что он их предал? Может, дело всегда в нем?
Этот страх грызёт Перси изнутри.
Рон запрещает себе сон, ставит табу на кровати и мягких подушках. Он открывает для себя такую магловскую диковину, как кофе, и глушит его литрами, а потом во тьме ночи пытается себя хоть чем-нибудь занять. Читать. Тренировать заклятия. Отжиматься…
Только бы не думать. Не думать. Не думать. И не спать.
Рон не уверен, что хуже — его мысли, или его сны. Кажется, персональные боггарты преследуют его круглые сутки.
Чарли вырывает пару часов сна у ярких солнечных дней, когда тьма ночи не давит на него, не подминает под себя. Он не знает, зачем остался в Норе на месяц — глупость несусветная, он не в состоянии собрать себя воедино, какая уж тут помощь другим. Но и заставить себя уехать не может — неправильно убегать от боли. Неправильно убегать от образа Фреда, который преследует его за каждым поворотом дома детства и наносит все новые, новые, новые раны.
Джинни проводит ночи у двери, ведущей в комнату Джорджа. Она пыталась заставить себя прекратить это, но не смогла. Жёсткий пол кажется ей уютнее родной, мягкой кровати. Иногда она проваливается в сон, но ей ни разу не снился Фред.
Всегда Джордж.
Джордж, срывающийся в бездну собственного отчаяния, и её руки, которым никак не удается схватить его и вытащить наружу.
Джинни кажется, что это Фред предостерегает её от потери второго брата.
Джинни не согласна ещё кого-то терять.
Билл находит себе место на чердаке, там, где-то когда-то обитал их семейный упырь, и целые ночи проводит за тем, что вспоминает.
Вспоминает улыбки Фреда, его шутки, порой доходившие до крайности, его смех. Если вспоминать очень долго всё хорошее — Биллу может повезти, и во снах он увидит отголосок тёплых воспоминаний, а не той ночи, что сломала их всех. Билл знает, что где-то там Флёр ждёт его возращения, но сейчас в его голове нет места мыслям о ней.
Джордж спит сутками.
Его сны полны боли, они разрывают его душу, пережёвывают её и выплёвывают, как истратившую свой вкус жвачку, но зато в них — Фред. Настоящий Фред, не тот, что смотрит из зеркала, фальшивый, поддельный.
Фред-во-снах смеётся и умирает, умирает, умирает…
Он каждый раз упрекает Джорджа за то, что тот жив, его лицо полно злобы и ненависти, но — лучше так.
Лучше видеть его хотя бы так, чем не видеть совсем.
Однажды они вспомнят, что есть друг у друга, однажды…
А пока что Нора насквозь пропитана одиночеством.
* * *
Т/И устала, невыносимо устала. Морально истощена.
Она уже не считала, сколько суток провела без сна.
Двое?
Трое?
Больше?
Девушка не знала.
Она просто безумно хотела спать, и с каждым часом это желание становилось всё больше и больше.
Но Т/И заставляла себя бодрствовать, потому что знала, чем это закончится.
Очередным кошмаром.
Два часа ночи. Девушка сидела в гостиной, чтобы не мешать
