Шрифт:
Закладка:
Это мамочка Кириакица и жена Мария постарались «приодеть» его перед смертью.
Обе женщины притащились в тюрьму и простились с Ионикой, а вот Веттурия Гога не снизошла, хотя именно она, наверное, была ему особенно нужна.
Вслед за маршалом – «милый друг» Михай.
Он немного «уменьшился» в размерах, но, как всегда, затянут в светлый нарядный пиджак, и шляпа, элегантная светлая, в тон пиджаку, шляпа тоже присутствует.
Что-то странное с этими шляпами – ну зачем, скажите на милость, тащить эти шляпы на казнь?
Третьим идет Алексяну.
Вот он изменился до неузнаваемости – похудел, полысел, костюмчик дешевенький, шляпы нет. Не захотела, видно, разводка его, Меланья, «экипировать» бывшего мужа в последний путь.
Замыкает шествие генерал Пики Василиу.
В гражданском костюме главный жандарм, на совести которого сотни тысяч человеческих жизней, панически боится своей собственной смерти. Он даже специально надел на шею шарф, чтобы в последнюю минуту завязать им глаза и не видеть нацеленных ружей расстрельной команды.
Идут…
А в «Долине персиков» все, как положено – начальник охраны тюрьмы, полковник Приставу, представитель Народного Трибунала, журналисты, фотографы, кинооператоры, адвокат, врач и… расстрельная команда.
18:03…
Преступники у расстрельных столбов, и каждый из них по-своему готовится к смерти.
Михай ощутимо нервничает, оглядывается вокруг – ищет куда бы пристроить шляпу и наконец, изогнувшись, аккуратно бросает ее на траву.
Алексяну, в отличие от Михая, уже в «отключке» – ему-то, правда, и беспокоиться не о чем – у него же нет шляпы.
А вот генерал Василиу, вопреки всякой логике, все еще на что-то надеется. Кричит о своей невиновности, молит не стрелять, молит Бога спасти его и наконец, отчаявшись, просит привязать к столбу и завязать глаза.
И только один из всех, Ион Антонеску, которого всегда считали трусом, ведет себя, как настоящий мужчина. Он один адекватен и в полном сознании проживает последние минуты своей жизни.
Требует, чтобы ему не завязывали глаза, кричит, что хочет «посмотреть своей смерти в лицо». Требует заменить жандармов расстрельной команды солдатами, кричит, что «не смеют жандармы стрелять в генерала».
18:06…
Прокурор Петреску зачитывает приговор.
Антонеску поднимает вверх руку со шляпой, кричит: «Канальи!»
Раздается команда: «Огонь!»
18:10…
Тюремный врач, толстяк Ионеску, подбегает к упавшим, чтобы удостовериться в их смерти. Вот он подскочил к Антонеску, поднял с земли его черную шляпу и, не выпуская ее из рук, склонился над маршалом и… и тотчас отпрянул.
Тюремный врач испугался – глаза Антонеску были открыты, и окровавленный рот прохрипел: «Я жив! Стреляйте еще раз!»
18:15…
Все кончено…
Заходящее солнце последним своим багряным лучом осветило «Долину персиков» и как будто забрызгало кровью четыре трупа, проливших так много невинной крови.
Трупы эти теперь сожгут, а оставшийся от них пепел развеют.
Антонеску недаром сказал тогда на Процессе, что от него не останется даже пепла.
Он тогда уже это знал.
Знал, что пепел его развеют, не дадут и последней милости – успокоения в земле.
Знал и то, что город его, «Город Антонеску», который в мечтах его должен был вечно славить его звучное имя, провалился в тартарары.
«Город Антонеску» просуществовал всего два с половиной года, но нам это показалось вечностью, потому что каждый день из этих двух с половиной лет, каждый час и каждую минуту над нашими детскими головами витала смерть.
«Город Антонеску» – странное виртуальное чудовище…
Вы нигде не найдете декрета о переименовании Одессы в «Город Антонеску».
Но и без этого официального переименования наш город в течение двух с половиной лет не был, не мог быть Одессой.
Это был совершенно другой город.
У этого города были хмельные глаза, кривящийся в скабрезной улыбке рот и липкие алчные пальцы рук.
В этом городе люди служили чужим богам, пели чужие песни и жили в домах, хозяева которых были выброшены из окон на синие базальтовые плитки тротуаров.
В этом городе люди спали на чужих пуховых подушках, сохранявших тепло ушедших поутру «на регистрацию» на Дальник.
В этом городе женщины носили на пальцах чужие обручальные кольца.
В этом городе дети играли в чужие игрушки.
В этом городе улицы и бульвары были залиты кровью, деревья белой акации испоганены повешенными, а души людей исковерканы.
В этом городе были расстреляны, повешены и сожжены живыми более 155 тысяч евреев, взрослых и детей, и только чудом мы, двое еврейских детей, Ролли и Янкале, остались в живых.
«Город Антонеску» провалился в тартарары, но люди должны о нем знать и помнить, потому что не помнящие своего прошлого осуждены на то, чтобы его повторить.
«Тот, кто не помнит своего прошлого,
осужден на то, чтобы его повторить…»
Примечания
1
Здесь и далее тексты румынских документов даны по материалам, приведенным в книге: Carp Мататias CARTEA NEAGRA. Bucuresti, 1947.
2
Здесь и далее все сведения о «Куртя-Марциалэ» являются личными воспоминаниями Валентины Тырмос, проведшей в стенах этой тюрьмы более пяти месяцев 1942–1943 годов.
3
Ancel Jean. Transnistria. Bucuresti: ATLAS, 1987.
4
Верховский Яков, Тырмос Валентина. Жизнь, поставленная на перфокарту. Израиль, 2009.
5
Боровой С. Я. Гибель еврейского населения Одессы во время фашистской оккупации // Iсторичнi зошити. К. № 4, 1991.
6
Сушон Леонид. Транснистрия: евреи в аду. Одесса, 1998.
7
Из неопубликованных воспоминаний Любы Шиссель. Израиль, Нетания, 2006.
8
Черчилль Уинстон. Вторая мировая война: в 6 томах. М.: ТЕРРА, 1997.
9
Баур Ганс. Личный пилот Гитлера. М.: ЦЕНТРОПОЛИГРАФ, 2006.
10
Верховский Яков, Тырмос Валентина. Жизнь, поставленная на перфокарту. Израиль, 2009.
11
Сушон Леонид. Транснистрия: евреи в аду. Одесса, 1998.
12
Черная книга. Запорожье: Интербук, 1991.
13
Верховский Яков, Тырмос Валентина. Жизнь, поставленная на перфокарту. Израиль, 2009.
14
Die 12 Nurnbergtr Nachfolgt-Prozesse, 1946–1949. Berlin, CHRNOS, 2000.
15
Верт Александр. Россия в войне 1941–1945. М.: Прогресс, 1967.
16
