15 февраля. А.А. Мосолов говорил про Дедюлина, что он совсем подпадает под влияние своих подчиненных, что, чтобы устроить что-либо у Дедюлина, надо сперва заручиться согласием трех его подчиненных, которых Трепов, бывши на месте Дедюлина, держал в черном теле. Фредерикс сегодня собирался разнести Дедюлина за то, что насчет бомбы 13 февраля узнал от него только 24 часа спустя.

Сегодня А.П.Никольский высказывал, что он становится «оптимистом», что он верует, что в Думе всё образуется; если же нет, то ее разгонят, тогда изменят закон о выборах и уже третью Думу, избранную с новыми законами, распускать не придется. Думу будет открывать Голубев (член Государственного совета).

Было предложено гр. Палену, но он отказался ввиду того, что у него немецкий акцент, а это неудобно. Бывший министр Ермолов уклонился оттого, что у него нервы не в порядке, Фриш отказался по старости лет, и вот намечен ради всего этого Голубев, который разбирал дело Гурко.

20 февраля. Был гр. Витте. Он сказал, что, по его мнению, чем скорее эту Думу распустят, тем будет лучше, что чем дольше она просуществует, тем больше она внесет смуты в Россию, что надо изменить закон и проч. Вообще всё, что было сказано сегодня Витте, всё было такое, что и его враг Грингмут, – и тот бы с ним согласился. Когда я сказала об этом разговоре с Витте нашим гостям, все сказали, что Витте так фальшив, что ему нельзя верить. Мне же Витте показался сегодня скорее искренним.

Зилотти пришел рассказать про всё, что происходило сегодня в Думе, где он присутствовал. Были такие депутаты, которые во все время молебствия сидели. Голубев прочел коротенькую тронную речь, во время которой «правые» все время стояли, а «левые» и «центр» слушали сидя. После чтения Голубева начались выборы председателя. Правые предложили Хомякова, который получил всего 91 голос. Левые предложили Головина, который получил 300 с чем-то голосов. Одновременно предложенный Стахович получил 3 шара, Кузьмин-Караваев – 2, а Тесленко – 1 шар, так что Зилотти сострил, что Тесленко избран единогласно. При произнесении речи Головин не угодил левым, сказав, что Дума будет работать в единении с царем, зато правые наградили его аплодисментами. При выходе из Думы толпа, ожидавшая выхода членов Думы, вела себя революционно.

Сегодня четыре человека говорили об уличных беспорядках на Литейном, Фурштадтской и Потемкинской ул. Жаконе сказал, что пели революционные песни, карету французского посла Бомпара остановили и сказали послу, чтобы Франция не давала денег России. Дейтрих, Зилотти и Галкин-Врасский тоже слышали подобные песни и видели на этих улицах революционно настроенную толпу.

Все говорят, что митрополитом Антонием была сказана неудачная речь в Думе, что он не умеет пользоваться Евангелием, – про царя ни разу не упомянул, а говорил про Иуду Предателя.

Сегодня узнали, что в Севастополе в генерала Неплюева брошена бомба. Поговорят об этом и забудут, а Герценштейн до сих пор занимает печать.

22 февраля. Сегодня спросила французского посла Бомпара, что он думает о всем том, что творится в России. Он отвечал: «Думаю, что всё, что происходит сейчас, еще надолго».

Путятин сказал, что сегодня утром он оказался свободен ради того, что царь уехал на охоту – травить лисиц. Столыпин после открытия Думы ушел с другого хода, пешком, подняв воротник пальто, на извозчике вернулся домой. Сегодня говорили, что якобы Столыпин переезжает на жительство из дворца в Думу. Путятин этого не отрицал.

23 февраля. Вечером сидел Шауфус. Одно, что поняла из его разговора, что «нерешительность сверху» все еще продолжается, что в день, когда было решено распустить I Думу, уже был написан про это указ и уже печатался, но в 3 часа ночи был гонец от царя к Горемыкину с письмом, в котором говорилось – приостановить печатание этого указа. Велено было немедленно подать это письмо Горемыкину, но его не разбудили, и поэтому приказ этот не был исполнен и I Дума была распущена. Если бы разбудили Горемыкина, то Дума продолжала бы существовать неведомо сколько времени. Сказал, что кадеты, которые сидели во время гимна, после краткого между собой совещания старались поправить дело – они заявили, что не знали, что следовало им встать, что об этом им надо было сказать.

Столыпин ночевал в Думе в день ее открытия и затем оттуда ушел, переодетый рабочим.

28 февраля. А.П.Никольский говорил, что с открытием Думы революционное движение разрастается, что теперь идет явная подготовка к бунту; в Москве уже начинаются на заводах забастовки, чувствуется, что это – предвестники общей забастовки, если вовремя меры не будут приняты, а всего одна мера необходима – разгон Думы; что каждый день грозит большей и большей опасностью; что в Думе все эти анархисты сдерживаются – они боятся разгона, но зато думские их конференции, в которых выносятся резолюции крайними левыми о пролетарской республике, о чем они пишут в своей газете, кажется «Новый луч», которая начала выходить в день открытия Думы и в которой слово «республика» не сказано, а подразумевается многоточием, – всё это пишется, чтобы рабочие видели, как о них хлопочут эти люди. Всё это готовит в ближайшем будущем ужасные дни. Менее крайние левые ведут свои дела на конференциях, трактуя о «земле и воле», кадеты ищут власти, а в общем все только об одном и мыслят – об уничтожении существующего государственного строя. Мнение Никольского о Столыпине, – что он виляет, что его вина, что такие неудачные выборы, что надо было всех тех лиц, которые сидели в тюрьмах и на каторгах, обезвредить, не допускать до выборов. Вчера, говорят, биржа была очень плоха, бумаги снова повалились.

1 марта. Газету «Новый луч» вчера прекратили, так как она прямо призывала к революции.

3 марта. Вчера Нейдгард сказал, что Думу распустят, но об этом не надо говорить.

5 марта. Штюрмер говорил, что ему достоверно известно, что список кадетского министерства был доставлен царю Треповым, которому этот список был дан Стаховичем, с которым Трепов ежедневно совещался, поэтому-то кадеты были так хорошо осведомлены. Список долго лежал у царя, который все не решался на его утверждение, но Трепов не отчаивался, что добьется его утверждения, и в беседе с корреспондентом Times так и высказался (было напечатано). Но Горемыкин, показав царю эту статью с интервью Times, такой имел успех, что царь тут же высказал Трепову, что кадетского министерства никогда не будет. Про всё это подробно рассказывал Штюрмеру Горемыкин, и Штюрмер