его подвиги, все же сочинил он о своих приключениях множество небылиц, которые принимался нам рассказывать с необычайно важной и серьезной миной, как если бы собирался тысячекратно поклясться в достоверности своих слов.

— Прекрасный вымысел, по крайней мере, — восклицали мы не раз, — даже если в том нет ни капли правды[201].

Однако он клялся своею жизнью и, что еще более примечательно, своею испытанной отвагой, что все это случилось с ним на самом деле. Тогда мы сговорились, что при первой же возможности попытаемся проверить, насколько в самом деле можно полагаться на его смелость.

Наш общий друг, как мы и ожидали, встретил нас с полным добросердечием; он предпринял все, чтобы мы прогостили у него как можно дольше, и показал себя весьма любезным хозяином. Сельская жизнь в это время года в Испании особенно прелестна. Однако никакие наслаждения не могли вытеснить из наших сердец склонность к веселым шуткам. Они сменялись одна другой или незаметно переходили одна в другую. Мы то и дело изобретали всяческие розыгрыши и, полные дружеского согласия, никогда не почитали себя обиженными, если порой наша преувеличенная веселость преступала границы дозволенного. Нашему хозяину и его жене были также хорошо известны слабости дона Антонио, и однажды мы втайне сговорились отплатить ему за все его россказни, которыми он нас столь часто донимал. Случай не заставил себя ждать.

Однажды вечером, когда мы еще ужинали в одном из павильонов в саду, из замка донесся шум. К нам прибежали испуганные, взволнованные слуги и прошептали своему хозяину на ухо, что в замке появился призрак. Маркиз тут же ознакомил нас с новостью. Дамы побледнели и повскакали испуганно со стульев; мужчины, справившись с первым приступом страха, принялись громко смеяться и подшучивать над трусостью слуг. Однако маркиз воспринял известие совершенно серьезно, приказал слугам зажечь факелы, попросил дам успокоиться и дожидаться его возвращения, взял свою шпагу и посоветовал нам вооружиться нашими.

Тут разыгралась весьма нежная сцена. Как замужние, так и влюбленные дамы принялись громко протестовать против этого решения, столпились у двери, загораживая нам проход, и умоляли не покидать их. Маркиз же поклялся, что не позволит так запросто их похитить. После некоторых речей, увещаний и напоминаний меж перепуганными женщинами и весело отвечающими им мужчинами все наконец решили идти в замок вместе. Дамы примкнули к своим кавалерам, нас окружили слуги с факелами, и мужчины обнажили шпаги.

Я, честно говоря, не знал, что и думать. Происшествие казалось совершенно неожиданным и не менее странным. Похоже, и сам хозяин пребывал в недоумении; он, очевидно, искренне волновался, да и по природе своей он совершенно не был склонен к притворству. Я не мог допустить мысли, что он намеренно желал напугать всех нас лишь для того, чтобы проучить одного-единственного бахвала. Поэтому, предположил я, и в самом деле что-то произошло; в привидения я не верил, следовательно, в замок проник злоумышленник. Я решил быть отважным настолько, насколько мне дозволяло мое несчастливое воспитание.

Наконец я сделался совершенно хладнокровен, так что мог наблюдать за остальными. Поначалу все хранили глубокое боязливое молчание, лишь изредка прерываемое вздохами. Наконец дон Антонио выругался столь замысловато, как только может человек, охваченный превеликим страхом. Его путница, которую он не взял под руку, чтобы обоим было проще пуститься наутек, умоляла его успокоиться. Однако в ответ на ее просьбу он разразился новыми восклицаниями и исчерпал все свои клятвы, которыми, возможно, ему доводилось клясться в течение всей своей жизни, — последние должны были подтвердить его заверения, что ему не терпится получить удовольствие от беседы с привидением. Это не мешало ему, впрочем, настороженно озираться по сторонам и идти меж двумя замыкающими слугами; при всяком шорохе ветра в листве он стучал зубами, по мере приближения к замку делался все тише и наконец совсем умолк. Остальные тоже были в той или иной степени напуганы; страха не удалось избежать никому.

Но подлинный ужас наступил тогда, когда ветер задул несколько факелов. Тут же дамы стали уверять, что они и шагу не сделают дальше, если им вновь не дадут огня. Поэтому мы были вынуждены остановиться; понадобилось несколько попыток, чтобы зажечь факелы, поэтому процессия растянулась беспорядочно. Те, кто стоял впереди, принялись строить боязливые предположения и заразили своим страхом слуг, которые поначалу держались довольно бодро.

Наконец достигли мы двери замка. Комната, где являлся призрак, находилась на втором этаже, но уже лестница, ведущая ко входу в залу, представилась всем полным ужаса препятствием. Все терялись во множестве опасливых догадок и тем не менее старались не выказывать свой страх перед остальными. Пересчитав друг друга, дабы проверить, не отстал ли кто, мы с превеликим изумлением обнаружили, что исчез дон Антонио. Уже у многих на языках вертелись колкости и общество было готово разрядить свой испуг громким смехом, как вдруг узрели мы доказательство нашей неправоты по отношению к вышеупомянутому шевалье. С большой поспешностью, отирая со лба пот, он торопился к нам, ибо нужда заставила его отлучиться. Он громко спросил нас, чего мы еще ждем и над чем раздумываем; подбодренные его возгласами, все принялись подниматься по лестнице.

Однако тут же возникло новое затруднение — никто не желал первым ступить на площадку. Маркиза пыталась удержать супруга за край камзола; прочие дожидались, чем кончится эта сцена. Она отпустила его, лишь когда маркиз, взглянув на нее сердито, спросил, не принимает ли она его за дитя; после чего дон Антонио вновь крикнул снизу, почему опять произошла остановка. Маркиз стал подниматься по лестнице, а я и один из моих друзей, который держал меня под руку, протиснулись сквозь толпу и последовали за ним по пятам. Прочие же, в меру своего страха или своей отваги, тянулись вперед или отступали назад; поэтому, когда мы добрались до конца лестницы, вся она, состоявшая самое меньшее из тридцати ступеней, была забита сверху донизу. Мы, не глядя на остальных, направились в комнату втроем, и все трое, смею утверждать, с учащенно бьющимися сердцами.

Так как слуги несколько отстали, я вернулся на лестничную площадку и взял у одного из них факел. Этот маневр вызвал волнение посреди толпившихся внизу, которые внимательно следили за нашими жестами: те, кто был уже наверху, приготовились при малейшем же признаке опасности к отступлению. В этот миг я не мог удержаться от усмешки над страхом мужчин, которые храбро, как львы, сражались при Гибралтаре, с презрением перенесли все тяготы осады, но здесь, под влиянием предрассудков, сообщенных им религией и