на 14 сентября после длительного марша по разрушенному и горящему городу на участок обороны в район Мамаева кургана вышел 272-й полк 10-й дивизии НКВД. Его штаб переместился в бункер Сталинградского комитета обороны, который находился в Комсомольском саду. Полк занял участок на стыке 269-го и 271-го полков и 14 сентября в 3.30 перешёл в наступление на разъезд Разгуляевка, оказавшись практически один на один с изготовившейся к наступлению 71-й пехотной дивизией немцев. Кроме того, для усиления 269-го полка прибыл 3-й батальон 270-го полка, до этого находившийся в резерве командира 10-й дивизии НКВД полковника Сараева.

14 сентября в 6.00 немцы провели мощнейшую артподготовку, которая продолжалась 6 часов. Затем с линии Исторического вала они начали решающий штурм. Удару подвергся весь фронт советских войск от Мамаева кургана до Купоросного. «В 12 часов противник бросил в бой большие массы пехоты и танков и начал теснить наши части, — пишет Василий Иванович Чуйков. — Удар направлялся на Центральный вокзал Сталинград-1 и Мамаев курган. Этот удар был исключительной силы. Несмотря на громадные потери, захватчики лезли напролом. Колонны пехоты на машинах и танки врывались в город. По-видимому, гитлеровцы считали, что участь его решена, и каждый из них стремился как можно скорее достичь Волги, центра города и там поживиться трофеями. Наши бойцы, снайперы, бронебойщики, артиллеристы, притаившись в домах, в подвалах и дзотах за углами домов, видели, как пьяные гитлеровцы соскакивали с машин, играли на губных гармошках, бешено орали и плясали на тротуарах. Захватчики гибли сотнями, но свежие волны резервов все больше наводняли улицы. Автоматчики просочились в город восточнее железной дороги, к вокзалу, к домам специалистов. Бой шел в 800 метрах от командного пункта штаба армии. Создалась угроза, что до подхода 13-й гвардейской стрелковой дивизии противник займет вокзал, разрежет армию и выйдет к центральной переправе».

Командный пункт Чуйкова первоначально находился на самой вершине Мамаева кургана. Однако, пишет он, «беспрерывное, вследствие обстрелов, нарушение связи вело к потере управления войсками… [это] было причиной, заставившей меня перенести командный пункт армии в балку реки Царица…». Но и здесь немцы прорвались на стыке 270-го полка НКВД и 244-й сд, вышли к элеватору и начали просачиваться в сторону центра города. Резервов, чтобы остановить их, не было. Тогда из охраны штаба 10-й дивизии НКВД была сформирована сводная рота — 70 человек под командованием старшего лейтенанта Г.С. Скляра, которая четыре дня отражала натиск целого батальона пехоты и танков.

В 14.00 около батальона автоматчиков противника с тремя танками вышли в тыл 269-го полка НКВД и заняли вершину Мамаева кургана, открыв огонь по посёлку завода «Красный Октябрь». Чтобы вернуть высоту, в контратаку пошли рота автоматчиков 269-го стрелкового полка младшего лейтенанта Н.Ф. Любезного и 416-й стрелковый полк 112-й стрелковой дивизии (дивизии Сологуба) с двумя танками. К 18.00 высота была отбита. Оборону на ней занял 416-й полк и частично подразделения чекистов. За два дня боёв 269-й стрелковый полк уничтожил более полутора тысяч солдат и офицеров, подбил и сжёг около 20 танков.

Алексей Яковлевич Очкин, легендарный «лейтенант Огонь», командир «57 бессмертных», участник того боя, став после войны известным писателем, так описал это в повести «Иван — я, Фёдоровы — мы»: «Огромной силой фашисты навалились на оборонявшую центр города дивизию Сараева и овладели Мамаевым курганом, откуда виден не только весь Сталинград, но просматривался за Волгой и левый пойменный берег. Тот, кто владел Мамаевым курганом, владел ключом от города. И командарм Чуйков приказал дивизии Сологуба (ее именовали так и после гибели Сологуба) во что бы то ни стало взять Мамаев. Истребителей танков вместе со стрелковым полком бросили в обход через Вишневую балку на штурм кургана. Несколько раз, достигнув вершины, наши откатывались под напором превосходящих численностью фашистов. Бой на Мамаевом кургане не прекращался и ночью… Темень прорезали сотни молний-вспышек. Все кусты, все деревца были сметены осколками рвущихся мин и снарядов. Там до сих пор на каждом квадратном метре сотни ржавых осколков, и лишь редкими островками пробивается жесткая, как проволока, трава. Трудно было взять главную высоту России, как теперь ее называют. Раз за разом взбирались бойцы по скользким от крови скатам к вершине и снова ее оставляли. Бойцов становилось все меньше, пополнение, прибывающее прямо с переправы, таяло на глазах. Словно огромная жатка спускалась по скатам и безжалостно подряд все косила. Окровавленный и страшный, Дымов кричал охрипшим голосом, толкая автоматом лежащих, поднимая их в атаку.

— Лейтенант! Не троньте! Это мертвые!.. — в ужасе закричала Аня и выпустила из рук плащ-палатку, на которой тащила раненого.

— Давай вперед, вперед!..

— Это убитые! Убитые! Не троньте их! Не троньте!..

— Ну же!.. Вперед, говорю!.. — замахнулся автоматом Дымов, и тут до него дошло, что перед ним Аня…»

В это время на левом берегу Волги у переправы в город стоят командир 13-й гвардейской дивизии генерал-майор Александр Ильич Родимцев и заместитель командующего Сталинградским фронтом генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков, который в 1940–1941 годах был начальником Разведуправления (ГРУ) Генштаба и докладывал разведсводки лично Сталину. На этот раз Филипп Иванович отвечал за переправу 13-й гвардейской дивизии Родимцева в Сталинград — от этого зависел исход битвы. Дивизия насчитывала 10 тыс. человек. Артиллерия дивизии, кроме противотанковых орудий, должна была остаться на левом берегу. Двум стрелковым полкам дивизии (42-му и 34-му) было приказано «очистить центр города», а третьему полку (39-му) — занять Мамаев курган и окопаться там.

Как вспоминал сам Александр Ильич, «это был критический момент, когда решалась судьба сражения, когда одна лишняя дробинка могла бы перетянуть чашу весов противника. Но этой дробинки у него не оказалось, а у Чуйкова она была.

— Видишь тот берег, Родимцев?

— Вижу. Мне кажется, противник подошел к реке.

— Не кажется, а оно так и есть. Вот и принимай решение — и за себя, и за меня.

В этот момент в стоящую рядом баржу попадает немецкая мина. Слышатся крики, что-то тяжелое плюхается в воду, и огромным факелом вспыхивает корма.

— А чем я обеспечу переправу? — с горечью говорит Голиков. — Артиллерии понавезли всякой, вплоть до главного калибра. Но в кого стрелять? Где немец? Где передний край? В городе одна обескровленная дивизия полковника Сараева да поредевшие отряды народного ополчения. Вот и вся шестьдесят вторая армия. Там только очаги сопротивления. Там стыки, да какие там к черту стыки — дыры между подразделениями по несколько сот метров. И Чуйкову их нечем латать…»

Тот, кто был в Волгограде, знает прекрасную набережную, гранитными террасами спускающуюся к реке. Вот в этом месте