что я поспешил повернуться к стене, чувствуя, что иначе мне придется очень солоно.

Остальное происходило в полной тишине, так что слышно было, как что-то мягко упало на пол – вероятно, ее облачение, потом нечто прошелестело тонко, память подсказала, что такой звук возникает, когда человек натягивает на себя плотно облегающую одежду. Затем дважды простучало; давно уже не приходилось слышать таких легких шагов… На этом мое терпение иссякло – на большее моего воспитания не хватило и я обернулся, не дожидаясь приглашения.

Она стояла ко мне спиной – если только это была она. Скорее – незнакомая женщина, стройная, в черном платьице выше колен, с большим вырезом на спине (и, вероятно, с таким же на груди, предположил я); платье прекрасно обрисовывало фигуру, первый взгляд на которую не обнаружил никаких недостатков, кстати, и второй – тоже, хотя я просканировал ее с головы до самых каблучков; ноги, надо признать, не разрушали первого впечатления, наоборот. Елизавета (приходилось признать, что это все же она, и никто другой), слегка наклонившись, запихивала в сумку нечто объемистое, большой комок. Это могло быть только ее прежним туалетом – и, похоже, вместе с толщинками, создававшими впечатление массивной, неповоротливой фигуры, вполне убедительное впечатление, пришлось признать мне. Приятный вид.

Приятный, да. И это ощущение заставило меня снова отвернуться, испытывая при этом большую жалость.

Потому что я почувствовал: сейчас она закроет сумку и неизбежно повернется ко мне. И возникшее впечатление обрушится, как лавина в горах, как только над этим молодым и прекрасным телом я увижу ставшее уже привычным, мало того что некрасивое, но и увядшее, морщинистое лицо с бельмом на глазу, беспристрастного свидетеля прожитых лет и происшествий. Лицо молодящейся старухи – так следовало его называть. Не отвернуться в тот миг я просто не мог.

И, отвернувшись, услышал:

– Я буду готова через четверть часа. Ждать тебя не стану. Самое время тебе решать: уходишь со мной или будешь выкручиваться сам.

Голос ее лишь подтвердил мои мысли: все тот же, с хрипотцой, голос, который никак нельзя было назвать молодым.

Действительно, надо было решать немедля. Да, собственно, тут могло быть только одно решение. Не оставаться же здесь в самом деле одному, лишив себя возможности объясняться даже через переводчика. Но это не было главным; основное заключалось в том, что мы с нею вроде бы уже разобрались в обстановке и поняли, что надо делать. Но такие задачи лучше решать в команде, пусть она состоит даже всего из двух человек. Даже в дуэте каждый может вести свою партию, и музыка получается вовсе не такой, как если ты сам пытаешься петь на два голоса. А кроме того – похоже, что у Лизы возник более или менее конкретный план ухода из-под ареста, а у меня пока ничего подобного не сложилось. И я откликнулся на ее предупреждение:

– Ты имеешь в виду, что я должен вернуться в свой облик?

– Не в мой же! – послышалось в ответ. – С моим ты бы не справился.

Я не удержался от колкости:

– Конечно. Мой жизненный опыт куда скромнее. Ладно, будь по-твоему. Начинаю. Только тут даже зеркала нет.

– Ну да, а без него ты не можешь. Скромный опыт сказывается.

– Не могу.

– Ладно. Сейчас я закончу, получишь все, что нужно. Пока – давай разогревайся как следует, чтобы не слишком болело…

Похоже, что моя переводчица имела представление о том, как происходит преображение: знала, что сперва нужно добиться сильного прилива крови к лицу, а главное – подать нужные сигналы костям, чтобы они повиновались воздействию. Разогрев хорошо проводить, когда твоя безопасность обеспечена, потому что пока идет этот процесс, становишься совершенно беспомощным и из тебя можно, как говорится, хоть веревки вить. Я на всякий случай спросил, уже устроившись в кресле поудобнее, перед тем как начать:

– Не слишком ли опасно – без страховки…

– Я уже почти готова, в случае чего смогу прикрыть.

– Без оружия?

– У тебя в нагрудном кармашке сюрприз. Я возьму, если не возражаешь.

Углядела, значит, единственным глазом тот третий предмет вооружения, что я заимствовал в укрытии. Да, такую, как она, голыми руками взять будет, наверное, трудновато даже для этих – как бы много их ни оказалось.

Почти успокоенный, я закрыл глаза и занялся своими скулами и всем прочим, что создавало мой инский облик. Хорошо, что после моего преобразования прошло не так уж много времени: полное затвердение происходит только на вторые сутки, так что сейчас вся подготовка займет вдвое меньше времени, чем потребовала бы, скажем, завтра. Очень не хотелось закрывать глаза, это сразу делает человека уязвимым, однако держать их открытыми во время разогрева лица просто невозможно. Слезы текут рекой. Пришлось смежить веки.

Но слух оставался в порядке, и я хорошо слышал, как она сделала несколько шагов по комнате, приблизилась ко мне. Я вытащил из кармана сюрприз и вытянул руку с ним перед собой.

– Возьми и неси вахту.

Сюрприз внешне был лишь обычной расческой, только при внимательном осмотре зубья ее можно было счесть слишком уж остро заточенными, да показалось бы странным, что каждый из них не составлял единое целое с инструментом для причесывания, а сидел в своем отдельном гнездышке; при нажиме в нужном месте он вылетал из этого гнезда и поразить цель мог на расстоянии до десяти метров. Оружие ближнего боя, пока, к счастью, еще не очень широко распространенное, поэтому люди из «Многих» его и не опознали. Я почувствовал, как его мягко вынимают из моих пальцев.

И тут я совершил что-то, совершенно неожиданное для меня самого. Выпустив из пальцев сюрприз, я не убрал руку, а сделал резкое движение и схватил Лизу за кисть. И выпустил не сразу. Хотя сама она не сделала попытки высвободить руку, только хмыкнула и проговорила насмешливо:

– Если любишь – так и скажи, а не хватай руками.

– Прости, – сказал я. – Случайно получилось. Чем это от тебя несет?

– Несет? – повторила она. – Не узнал? Хотя откуда тебе… «Лекруа», номер шесть. Впечатляет?

Название впечатлило. Я сказал:

– Сама покупаешь? Или дарят?

– Бывает по-всякому, – ответила она неопределенно. – Разогрелся?

– Заканчиваю.

– Держи зеркало.

– Нет, ты держи, иначе как я смогу смотреться?

– Держать станешь сам, и смотреться тоже сам. А работать буду я. Сделаю быстрее твоего. Да и лучше. Ты только будешь подсказывать.

– Вот еще! – искренне возмутился я.

– Юноша! – сказала она. – Ты внукам своим будешь рассказывать с гордостью, что над твоей заурядной физиономией однажды работал не кто-нибудь, а…

Договаривать она не стала. Мое разогретое