– Господи… – все, что я способна выдохнуть.

Вот вроде Ян все разъяснил. Все причины и следствия раскидал. Но… Подобное зверство не укладывается в моей голове.

– Мне так жаль, Ян. Это ужасно!

– Конечно, ужасно, Ю. Мой отец потерял два с половиной года жизни! Но это не только его годы. Это и мои годы, и моих братьев, и моей матери! Мы все изменились. Мы все не те, какими могли бы быть, не случись этого гребаного ужаса!

58

Знай, что я все мотаю, пап.

© Ян Нечаев

– Прости… – извиняется Ю спустя пару минут после того, как я заканчиваю рассказ. Вижу, что разгребает ее нехило. Но не соображаю, как должен сейчас реагировать. – Ничего не могу с собой поделать, Ян… Мне так жалко… Очень жаль всех, кого затронула эта история. Боюсь, у вас дома все залью слезами.

– Я бы предпочел, чтобы ты залила мою кровать другим химическим составом, – брякаю на автомате.

Блядь… Шутка, конечно, так себе.

Сам над ней и смеюсь. Ю даже не сразу врубается, о чем речь.

– Прости, зай, – приходит мой черед извиняться. – Животные инстинкты врубаются порой раньше, чем я успеваю включить мозг.

Юния пунцовеет так бурно, что впору забеспокоиться о тотальном перегреве ее маленького соблазнительного тела. Но, в чем плюс, и прекращает плакать.

– О чем задумалась? – сжимая ее ладонь, заставляю себя беззаботно рассмеяться.

– Да так… – и краснеет еще ярче.

– Только не грузись, умоляю.

– Не буду, Ян, – заверяет, задыхаясь от смущения. – Точнее, и в мыслях не было! Вообще! Ничего такого!

Глядя на нее, все, что понимаю – у меня каменеет пресс, тяжелеет член и так, мать вашу, путаются мысли, что запревает «кабина» и потеет «лобовуха».

Думает ли она о том, что я мог бы ее потрогать?

Блядь… Даже если и да, то смущение, которое я у нее вызываю, все еще сильнее плотских желаний.

Терпение. И еще раз терпение.

Культ онанизма – мое все.

А вообще… Сейчас, когда отец дома, и с моих плеч свалился груз ответственности, Юния Филатова вмиг заполняет весь мой мир. Думал, до этого бесоебил тотально. А тут вдруг зацикливает так люто, что трещат электричеством все жилы.

Естественно, я не могу не зажать Ю в гараже. Благо она не возражает. Обвивает мою шею, запрокидывает голову. Едва успевая поймать ее шапку, окатываю хмельным конденсатом шею. С натугой тяну ноздрями воздух и задыхаюсь тем самым цветочным запахом, который рубит беспроигрышно, как самый нежный и при этом же самый агрессивный афродизиак. Вылизываю бархатную кожу одурело, но осторожно. Со вчера багровые кровоподтеки остались. Мне и по кайфу эти метки – моя ведь. И вместе с тем… Сам на себя злюсь, что был так груб и причинил боль.

– Я-я-ян… – выдыхает Ю сладко.

Ловлю эти звуки ртом. В порыве закрепляю контакт физически. Она принимает язык, отражает движения, и мои губы тотчас становятся влажными. А руки… Они, мать вашу, словно кандалов лишаются. Шокируя Ю, да и себя самого заодно, накрываю и сжимаю ладонями ее великолепные сиськи. Дергаясь, зая толкает меня раньше, чем я сам соображаю вернуть контроль над лапами.

Качнувшись, закусываю губы и смотрю с виноватой усмешкой.

– Сорян, – накидываю руки поверх плеч. Тяжело сглатываю, движение кадыка причиняет удушающую боль. Но я медленно перевожу дыхание и притягиваю Ю к груди. Она дышит так взбудораженно, что, кажется, способна взорвать воздух. Дрожит всем телом на каждом нервном подъеме. Я, блядь, костерю себя, но ловлю эти вибрации и сам покрываюсь мурашками. – Не собирался тебя пугать.

– Я просто… Просто не ожидала.

– Хах, – выдыхая, целую ее за ушком. – Я сам не ожидал, Ю.

– Ты… Тебе это нравится? Хочется трогать женскую грудь?

– Хах… Блин, Ю… – эти невинные вопросы отчего-то вгоняют меня, блядь, в такой стыд, что охота закрыть ладонями лицо. Жар прокатывается внутри меня с шипучим и трескучим жжением. Голову сходу заворачивает, будто я реально бухнул. – Очевидно, что да. На оба вопроса. И не просто «женскую», а твою, Ю. Всех остальных я натрогался.

– Кхм… Мм-м… Ясно, – толкает моя зая с нетипичными для нее резкими нотками.

Сразу вкуриваю, в чем накосячил. Со смехом растираю ей спинку и, переваливаясь с ноги на ногу, раскачиваю, словно в танце.

– Теперь только ты, Ю. Клянусь. И никогда свою клятву не нарушу. Никогда, зай. Веришь? Мне нужна лишь ты одна.

Юния смущается. Когда смотрю на нее, вижу, что с трудом поднимает взгляд.

Ах, мать вашу… Эти трепещущие ресницы, эти сладкие веснушки, эти розовые губки.

Раскрасневшаяся и такая милая моя зая, а пробивает бесконтактно током, словно целая электростанция. В сердце. На поражение.

– Верю, Ян.

– Для меня это много значит, – шепчу отрывисто. Так много, что дыхание в который раз спирает. – Лова-лова, Ю.

Прижимаясь к ее губам, язык в ход не пускаю. Просто замираю в моменте, потому как разбирает с такой, сука, силой, кажется, что все чертовы клетки подвергаются гребаной аномалии деления. Каждая на две, три, четыре… Меня множит и шатает.

– Погнали, – толкаю хрипло, машинально касаясь пальцами губ.

Не вытираю, а запечатываю на них вкус Ю.

С отцом встречаемся во дворе. Он выходит из беседки, когда гремит железная дверь, через которую мы с Ю проходим. По пряному аромату мяса понимаю, что он здесь не просто курит, а готовит ужин. Во дворе снег лежит, а ему хоть бы хны. Вспоминаю, как говорил, что скучает по грилю. Причем не по самому мясу, а конкретно по процессу приготовления.

Вижу его здесь, и сердце, мать вашу, тут же притормаживает. Все еще не верю, что он дома. Все еще не верю! Двигаться не прекращаю, но, чтобы подавить резко нахлынувшие эмоции, вынужден несколько раз сглотнуть и с шумом втянуть носом воздух.

– Роман Константинович, добрый день! – восклицает взволнованно Юния, еще до того как останавливаемся.

– Привет, – отвечает папа, прищуриваясь и приподнимая уголки губ.

Возможно, не для всех очевидно, но именно так он улыбается. И лично для меня в этой мимике гораздо больше тепла, чем в самой широкой ухмылке.

– Вы так похожи на Яна… То есть,