Петропавловке и на Шпалерке, а Ленин скрывается неизвестно где, но Петроград — город, где их могут стрясти с дерева, как переспелую грушу. Что они имеют в Питере? Войска, которым они не верят и которых вывести из столицы невозможно; Кронштадт, где матросики с маузерами на боку и корабли с пушечками; огромные заводы с десятками тысяч вооружающихся рабочих... Что они могут этому противопоставить? Как вы думаете, Павел Карлович?

— Немецкую армию.

— Ох, какой вы умный, товарищ профессор! Правильно! Они пойдут на то, чтобы сдать Петроград немцам. И сразу же, как они считают, избавятся от главной опасности. Они уже исподволь готовят переезд правительства в Москву.

— А в Москве?

— А в Москве и на оставшемся куске Руси будет диктатор. И уж конечно, не эта балаболка во френче.

Прошла только одна неделя после закрытия государственного совещания. События развертывались с нарастающей скоростью. 21 августа по распоряжению Корнилова русские войска сдали немцам Ригу. Через четыре дня рано утром Штернберга позвали к телефону. Чей-то резкий, до невозможности знакомый голос укоризненно сказал:

— А ведь обещали найти меня! Неужто, став заслуженным профессором, вы так быстро стали забывать старых знакомых?

— Евгений Александрович! — восторженно закричал Штернберг. — Женя! Где же вы? Я вас ищу с марта месяца!

— Не было меня в Москве. Да и всякие обстоятельства были, — ответил Гопиус. — Но теперь, кажется, настало время приниматься за дело. А то мы с вами на одном суку висеть будем.

— Это почему у вас такие нехорошие намерения?

— Да не у меня, а у них. Вы сегодня газеты видели?

— Не успел. А что?

— Войска генерала Корнилова движутся на Петроград. Корнилов потребовал отставки правительства и передачи ему всей власти. Вот так.

— Женя! Через два часа будьте в гостинице «Дрезден», первый этаж, сто пятнадцатая комната. Если меня там не будет, спросите у кого-либо в коридоре. На этом этаже большевики.

— А на следующих?

— На втором этаже сидят эсеры и меньшевики — не заблудитесь.

— На этот раз уже не заблужусь, Павел Карлович. Буду.

«Дрезден» кишел людьми. Гопиус поднялся на самый верхний этаж. Он был почти гостиничный, почти жилой. Вероятно, в нем жили приезжие. Даже ковровые дорожки лежали в коридоре, даже мелькнула горничная с кружевной наколкой на голове. Но по мере того как Гопиус спускался по лестнице, «Дрезден» все больше терял свой вид комфортабельной гостиницы. С окна лестничной площадки было видно, как наискосок через Тверскую протянулась дорожка спешащих, почти бегущих людей: из «Дрездена» в дом генерал-губернатора, из генерал-губернаторского дома в «Дрезден»... Чем ниже спускался Гопиус, тем оживленнее становились коридоры, площадки и лестницы. В первом этаже коридоры были забиты солдатами и штатскими, большинство комнат открыты и наполнены людьми. Облака махорочного дыма стлались по коридору, от гула нестесняющихся голосов гостиница напоминала вокзал.

— Евгений Александрович! Женя!

Гопиус обернулся. Он протянул руку Штернбергу и непривычно ткнулся головой ему в грудь. Штернберг разжал объятия и внимательно, заблестевшими сквозь очки глазами посмотрел на Гопиуса.

— Почти такой же! Чуть попорчен временем, а так — такой же!

— Всех нас время тронуло, Павел Карлович.

В высоком, старообразном человеке в кожаной куртке, с подстриженной серой от седины бородой мало было от почтенного благообразно-профессорского вида ученого, с которым Гопиус познакомился почти десять лет назад.

— Вот, Ян Яковлевич, это и есть тот Гопиус, о котором я вам рассказывал. Знакомьтесь, Евгений Александрович.

Бородатый человек в черном пальто, стоявший рядом со Штернбергом, протянул Гопиусу руку и назвался:

— Пече.

Не говоря больше ни слова, он повернулся и пошел в дальний конец коридора, Штернберг и Гопиус двинулись за ним. Закрытая дверь бросалась в глаза — другие двери были раскрыты настежь в шумящие, набитые людьми комнаты. Пече вытащил из кармана ключ, отпер дверь и пропустил своих спутников в комнату. Было непривычно тихо. На полу стояли снятые со стен какие-то пейзажи в пышных золоченых рамах. Вместо картин были развешаны карты Москвы и Московской губернии. Из-под кровати высовывались стволы и приклады карабинов, на подоконниках лежали рассыпанные патроны. С видом хозяина Пече предложил гостям присесть к круглому гостиничному столику.

Штернберг по-профессорски, как перед лекцией, потер руки и сказал:

— Товарищи, на политическую информацию время тратить не будем. Думаю, что вам ясна обстановка. Или Корнилов поторопился и не договорился с Правительством, или еще что-то у них не сработало, но Керенский решил не сдаваться. Корнилов объявлен мятежником, против него двинуты войска. Здешние корниловцы в некоторой растерянности, и мы будем последними дураками, если упустим время. Есть уже решение Московского комитета о рассылке товарищей на заводы, мобилизации рабочих против корниловцев, организации вооруженных пикетов на вокзалах, на всех заставах. Нам надобно создавать свои вооруженные силы. Сейчас — для подавления корниловцев, завтра — чтобы самим перейти в наступление, не дожидаясь нового Кавеньяка...

— А войска? — спросил Гопиус.

— Солдаты сидят в казармах, оружие заперто на складах, которые охраняют надежные унтер-офицеры. Командующий округом будет стараться подозрительные части отсылать в другие гарнизоны. Словом, войска могут стать взрывчаткой, если детонатором послужит Красная гвардия.

— А есть она? Я ведь, Павел Карлович, некоторое время не был в Москве, да и вообще вне...

— Есть, есть Красная гвардия. И даже штаб есть, Ян Яковлевич, и есть начальник штаба Красной гвардии.

— Штаб есть. Да. — Пече говорил по-русски хорошо, хотя и с сильным латышским акцентом. — Два штаба есть.

— Это как же?

— Один наш. Другой повыше — на втором этаже. Эсеры и меньшевики свой штаб устроили. Называется — главный штаб. Штаб главный, но без войск. И без оружия. Люди у нас, у большевиков. Оружия пока мало. На все отряды не хватает. А у нас только в Замоскворецком отрядов много. На Михельсоне, Бромлее, Поставщике, Варшавском арматурном, на Даниловке и Цинделе, на Моторе — там хорошие отряды. Понадобится оружие — возьмем. Знаем где. Сейчас учить надо. Учить обращаться с оружием, стрелять, укрываться, окопы копать, командиров слушать.

Гопиус подошел к карте, висевшей на стене. Множество значков, нанесенных цветными карандашами, пестрело на улицах и площадях карты Москвы. Гопиус спросил у Штернберга:

— Наша карта пригодилась?

— А как же! Я ее принес в первый же день, когда мы эту комнату отбили и взяли под