Шрифт:
Закладка:
— Осторожнее, ты же преградил ему путь! — раздался голос за спиной.
Мгновенно обернулся назад и увидел небольшого пацаненка лет шести. Нахмурившись, тот сердито смотрел на меня, громко сопя.
— Дай ему проехать! — снова потребовал он.
Я осторожно убрал ногу в сторону, и паровозик, радостно гудя, рванул вперед сквозь густой ворс ковра. В детстве я называл его «Мохнатый лес» и часто играл в ограбление состава. Оглянувшись по сторонам, увидел укрывшихся среди деревьев-подушек разбойников, готовых атаковать поезд. Несколько солдатиков, разноцветный клоун и даже кукла. Мне ее в издевку подарил один из родственников отца, «сетуя» на мою полную бесполезность в качестве наследника. Вообще, игрушек у меня было немного, так что в ход пошла даже она, став предводительницей банды разбойников. Кстати, а почему? Отец был достаточно богат даже по меркам анталов: старший сын, наследник главы богатого рода, видный ученый. Его доходы явно позволяли купить единственному сыну что-то большее, чем игрушечный паровозик и набор солдатиков. Да и чем он был всегда настолько занят?..
Я сам себя одернул, не позволив думать дальше. Не хочу ворошить детские обиды. Отец и мама — одни из немногих светлых воспоминаний из моей юности.
Тем временем мальчишка встрепенулся, словно что-то услышал, побежал вперед к приоткрывшейся в стене двери и тихонько замер, напряженно вслушиваясь в голоса за ней. Я невольно к нему присоединился, узнав сердитый голос папы, что-то возмущено выговаривавшего матери:
— …Опять упреки, как же я от них устал! — голос отца сердит. — Ты не понимаешь, как мне сейчас нелегко: на меня давят отец, брат, вся семья — требуют, чтобы я избавился от тебя и сына. Я нарушил закон о смешении кровей, стал парией, меня из-за этого чуть не отстранили от проекта, уменьшили финансирование и навязали «помощников», контролирующих каждый мой шаг. Отец собирается пересмотреть право наследования, объявив Кирана будущим главой рода. Я всем пожертвовал ради вас, а где благодарность? Порой я жалею, что вообще связался с тобой, позволив всему этому случиться…
Голос отца сердит, он почти переходит на крик, но я все равно слышу тихие слова матери:
— Я понимаю, прости. Я просто так по тебе скучаю, ты последние месяцы все время на работе, почти не вылезаешь из своей лаборатории. Рэнион часто спрашивает о тебе: где папа, придет ли он на ужин или придется ложиться спать без тебя, а я не знаю, что ему сказать…
Мальчишка возле двери замер, из его глаз полились слезы. Казалось, весь мир дал трещину и остановился…
Я плохо помню то время — был слишком мал, чтобы понимать разговоры старших, лишь чувствовал общее настроение. Напряжение. Тревогу. Но такого разговора не помню. Родители любили друг друга вопреки всему. И держались друг за друга.
Это я боялся, что отец, поддавшись злым взглядам и словам, бросит нас, отселит куда подальше и будет навещать в лучшем случае раз в неделю. А то и вовсе мы не будем видеть его месяцами.
Мальчишка отмер, постарался стереть кулачками слезы и расслышал слова, что до этого заглушали рваные всхлипы:
— Прости, родная, — голос отца потеплел. Я не должен был тебе этого говорить. Вы с Рэном — это все, что у меня есть, и все, что мне нужно. Поверь, скоро проблемы закончатся. Если мои исследования увенчаются успехом, это будет настоящий прорыв, за которым последует награда. И тогда я смогу назвать тебя женой, а Рэниона официально признать своим сыном, Совет семей не сможет мне в этом отказать. Мы выберемся из этой дыры и всегда будем вместе. Я вас очень люблю.
Пацаненок счастливо улыбнулся. В то время меня разрывали на части прямо противоположные желания. Я скучал по отцу, которого редко видел и которому вечно не хватало на меня времени. Каждый раз хотелось повиснуть у него на шее и никуда не отпускать. С другой, я был на него обижен, не хотел разговаривать и убегал от него, однажды даже сказав, что лучше б он вообще не приходил, раз ему некогда поиграть со мной. На меня потом это сильно давило.
Прости, пап. Теперь, когда вырос, я понимаю, как многое тебе пришлось выдержать и пережить, чем ты пожертвовал ради нас и сколько еще хотел для семьи сделать, доказав делами, а не словами, свою любовь. Спасибо, что дал мне жизнь, оберегал и защищал. Я тебя очень люблю, мне тебя не хватает.
На душе стало легко, словно я только что вырвал из нее занозу, настолько давно сидевшую в сердце, что я даже привык ее не замечать.
* * *
Внезапно мальчонка, так и сидевший на корточках возле двери, встрепенулся, забеспокоился и, дернув меня за рукав, шепнул: «Идем». Он быстро подбежал к кровати, видневшейся в углу, ужиком нырнул под нее, утащив и меня за собой. Затем стащил покрывало, перекрывая свет, и тихо замер, боясь издать хоть звук в своем укрытии. Потому что если себя выдать, то тебя заметит Он.
Но это не поможет, они знают, где искать. Сложно играть в прятки, если из доступных для тебя мест есть лишь твоя комната и кровать. Через секунду покрывало сдернут, в меня будут тыкать ветками и бросать игрушками, затем разобьют об стену мой паровоз, потом все равно вытянут за ноги, как бы я ни брыкался. А потом будут бить больно и унизительно… Тогда, в семь лет, мне в первый раз указали мое место.
Меня буквально пронзили ощущения сжавшегося рядом ребенка. На миг я снова стал тем маленьким пацаненком, который на одной из редких прогулок, отстав от родителей, впервые увидел детей совсем рядом с собой и попросился к ним играть. Но меня выкинули вон, избив за то, что я посмел приблизиться к юным господам.
Отец потом, залечив синяки и ссадины, провел со мной серьезный разговор, как со взрослым. Я знал, что не такой, как все. Мне же разъяснили, почему, и какая жизнь меня ждет. Чтобы другие дети не заклевали меня и потом, вырастя, не преследовали по привычке, отец решил отправить сына в заповедник учиться на егеря. Расставаться с родителями не хотелось совершенно, но побои и беспомощность настолько глубоко запали в душу, что все время до отъезда я ждал визита незваных гостей…
Но я уже не
