он любил столь же сильно, как сестру. Он опекал её в детстве, затем в Орне, когда же она вернулась в Кибельмиду после своего обучения. Забота о ней и счастье её стали делом для него едва ли не первостепенной важности. Она всегда могла постоять за себя, но было в её ещё детском облике что-то такое, что наполняло сердце его всепоглощающей нежностью. Ему казалось, что никто и ничто не сможет защитить её, как его братская сила и любовь. Он знал, что не было существа для него, куда более близкого, чем она.

— Лорен, ты ничего не ел, — ветром прошелестела Плио Акра, подойдя к нему на девятую ночь неведения и отчаяния.

Лорен вздрогнул, очнувшись от своих размышлений. Он представлял, как путники возвращаются, а с ними Акме — улыбающаяся, здоровая и радостная… Об этом было больно думать, но он не мог иначе. Они долго не возвращались, до Коцита было далеко…

В узких и белых руках Плио была тарелка с дымящимся мясом кролика, но от запаха еды целителя начинало тошнить, и он молча отказался, но сделал глоток вина. Девушка вздохнула, молча поднялась и отправилась к лагерю.

Лорену было трудно говорить, но он должен был высказаться. Плио беспрекословно и самоотверженно помогала ему, сидела с Элаем, когда Лорен, обессиленный от натиска магии, приходил в себя. Она с ложки кормила Элая, старалась не морщиться, когда они вместе отмывали его от крови. Готовила для Лорена и Буливида, который постоянно прочёсывал лес. Её можно было послать в лес за любым корешком и любой травинкой. Она не задавала лишних вопросов и находила всё, за чем её посылал Лорен. Исполнительность и незаменимость несколько изумляли целителя, но он был столь же холоден и строг, сколь был строг к нему дядя Бейн, когда Лорен ассистировал ему; как был строг Лорен ко всем своим помощникам в больнице. Ни улыбки, ни доброго слова не получила она за все эти дни борьбы за жизнь Элая. Ей отдавались приказы, а она бодро и верно исполняла их. Как будто Лорен был королём, а Плио — его верной подданной.

Целитель был безмерно ей благодарен и не знал, как выразить ей свою признательность. Теперь же она вновь уходила, целитель взял себя в руки и глухо проговорил:

— Во всем я виню только себя…

Плио обернулась, со всей нежностью оглядела его, подошла и села рядом.

— В чём же? — прошептала Плио, и в глазах её царило такое обожание, что целителю стало неловко.

— Я позволил ей ехать со мной, когда она должна была оставаться в Кибельмиде, — последовал ответ, и горло его сжалось; он избегал аквамариновых глаз Плио, зная, что увидит в них укор. — Я не уследил за ней в этом страшном лесу. Оставил её с Гаральдом Алистером, который сам оказался не в состоянии присмотреть за ней. Более того, я остался здесь, когда должен был ехать в Коцит.

— Ты говоришь ужасные вещи, целитель, — прошептала Плио; она вела себя так, будто безмерно хотела дотронуться до него, но не смела. — Элай должен был умереть. Он не дышал уже несколько минут, когда ты взялся за него. А уже через несколько дней дыхание его стало ровным, спит тихо и размеренно, отдыхает от жара, а глубокие раны почти затянулись. Полагаю, даже не останется шрама. И всё это — деяние твоих удивительных рук. Как ты, целитель, можешь корить себя за спасённую тобой жизнь? За Акме поехали пятеро спасителей. У погибающего Элая оставался только ты. Мог ли ты называться целителем и далее, если бы оставил человека умирать, когда мог поступить иначе?

Назойливая мысль не отпускала его: мог ли Элай вернуть ему сестру?

— Ложись спать, — тихо произнесла Плио. — Ты устал и измучен.

Лорен повернул к ней своё холодное и мрачное лицо. Девушка, нуждавшаяся в отдыхе ничуть не меньше, хотела казаться строгой, но глаза, сияющие и ласковые, выдавали её.

Благодарность и чувство вины растянули губы его в грустной улыбке, что заставило щёки Плио окраситься очаровательным румянцем, а глаза — засиять ещё ярче. Она показалась ему напуганной. Лорен коснулся её оцарапанной щёки пальцами и со вздохом прошептал, заботливо разглядывая её лицо:

— Что бы делал я без тебя?..

Золотые ресницы Плио задрожали, будто махровые снежинки на ветру. Она смутилась, но вдруг взяла его руку в свою и поцеловала. После прижала к своей щеке и закрыла глаза от удовольствия. Прикосновения её нежных губ к коже его руки жаром прокатились по телу целителя. Он прижал её к себе в болезненной истоме и тяжко вздохнул.

— Принцесса, целитель!.. — вдруг совсем рядом раздался тихий оклик, и они отпрянули друг от друга.

Буливид бежал к ним, низко пригибаясь к земле.

— Сюда кто-то приближается. Возможно, это Авдий и остальные, но лучше не испытывать судьбу. Они слышали нас.

Было поздно тушить костёр, поэтому Лорен, Буливид и Плио, оттащив ещё слабого и спящего Элая под густой кустарник и завернув его в одеяло, вооружились, спрятавшись за деревьями недалеко от своего лагеря. Ночь вспорол приглушённый стук копыт.

— Буливид, Лорен, — негромко и спокойно позвал Авдий Веррес, и трое вышли из своего укрытия.

Лорен затрясся. На свет стали выходить Авдий, Хельс, Кицвилан и Арнил. Все живые и здоровые, но потерянные, с прискорбно опущенными головами. Глаза их будто избегали смотреть в глаза целителю. Последним на свет вышел Гаральд Алистер, и из груди Лорена вырвался хриплый вздох. Правда обрушилась на целителя без слов. Она сквозила в бросающейся в глаза опаловой седине, местами окрасившей когда-то темноволосую голову сына герцога, его плавных движениях, прямой спине, которую постоянно сгибало к земле, но он отчаянно противился этому грузу. Глаза у всех были потухшими.

Акме не было среди них.

Лорен разозлился, ибо подумал, что они не нашли её. Он был готов тотчас вскочить на коня и заставить всех вновь пуститься на поиски, но уже вместе, но непоколебимая решительность, с которой Гаральд Алистер шёл к нему и смотрел на него опустошённым бархатом своих малахитовых глаз, ужасом заморозила всё в душе Лорена и приоткрывала ему весь кошмар реальности.

Он видел, как, сдерживая рыдания, в стороне тряслась Плио. Как молчаливо Буливид спрашивал Авдия о случившемся. Он видел всё и обо всём догадался, но со злостью во взгляде отрицательно замотал головой, будто движениями своими желал выкинуть из головы страшную мысль.

— Лорен… — голос Гаральда был глух и пуст, будто кто-то постучал о деревяшку.

Сын герцога что-то протянул ему на раскрытой ладони, но слёзы,