Шрифт:
Закладка:
Вечером того же дня проводил нотариус Гермона на корабль, готовый к отплытию, и после сердечного прощания художник отправился вместе с вольноотпущенником Биасом и рабом Патроном в Теннис исполнять дальнейшие поручения Мертилоса. Корабль, на котором они ехали, был не быстрый ходок, и переезд продолжался долго, но для Гермона и Биаса он показался слишком коротким: так много надо было им ещё рассказать друг другу. Художнику хотелось знать всё до малейших подробностей, что касалось жизни Мертилоса в плену, и верный Биас мог теперь дать волю своему болтливому языку, не опасаясь быть остановленным среди философских примечаний, которыми он не преминул удлинить своё повествование. Да и ему хотелось также узнать, что произошло за это время с его господином, и не из одного только любопытства, а потому, что он знал, с каким нетерпением будет ждать этих известий Мертилос и с каким множеством вопросов он к нему обратится, когда он вернётся.
Несчастье очень сильно изменило жизнерадостного Гермона: всё его существо было теперь проникнуто такой серьёзностью и таким достоинством, что, казалось, годы, а не месяцы прошли со дня нападения. Биасу казалось совершенно естественным, что Дафна продолжала любить Гермона, несмотря на его слепоту. Одно чего не мог понять преданный слуга, это того, что она не тотчас же соединила свою судьбу с художником, который был так беспомощен и так нуждался в дружеской поддержке. Если отец не хотел расставаться с дочерью, то ведь молодые люди могли жить с ним. Богатым было весьма легко повсюду устроить себе новое гнездо! А, по словам Гермона, Архиас и без того лишился его в Александрии. Так разве мало места на Божьем свете? Да, но на этом свете уже так было устроено испокон веков, что человек всегда является злым роком для другого человека. Если чувства Дафны и Гермона не изменились, зато Архиас из нежного отца, по-видимому, превратился в грозного и мешает их обоюдному счастью; вот почему они должны были идти каждый своей дорогой и быть оба несчастными. Верный Биас не мог не сообщить своих размышлений по этому поводу и упорно стоял на своём до тех пор, пока Гермон не рассказал ему причины, почему Архиас должен был покинуть Александрию. Не понравился также Биасу его заместитель, Патрон. Обладай Гермон зрением, он, наверно, не купил бы этого раба, несмотря на его умение писать, слишком уж скверное лицо было у этого египтянина. Если б он только мог вместо этого неприятного человека остаться при Гермоне! Как охотно удалял бы он каждый камешек с пути бедного слепого!
Он должен был употребить всю свою силу воли, чтобы во время переезда не открыть своему господину местопребывания Мертилоса; но за нарушение клятвы мог он подвергнуться ужасным преследованиям богов, не говоря уже о том, что ему нужно было предстать перед ясновидящими очами старой ворожеи Табус. Желание Гермона повиноваться оракулу и отправиться в пустыню Биас находил весьма основательным. Предсказания Амонского оракула всегда исполнялись, а благодетельное действие воздуха пустыни он испытал на самом себе. И он гордился тем, что его господин согласился последовать его совету и поставить свою палатку именно на том самом месте, где и он когда-то жил. Это место находилось на берегу морского залива, вдающегося в пустыню. Несколько холодных ключей орошали здесь жгучий песок пустыни; благодаря им зеленели тут деревья, а мирная и добрая семья амалекитян развела здесь огород, доходом с которого она кормилась. Ребёнком, ещё задолго до того времени, когда он с отцом стали рабами, отправила его туда мать по совету жреца. Сильная лихорадка, схваченная им на папирусной плантации отца, не хотела его покинуть. Но сухой и чистый воздух пустыни скоро вылечил его. Туда хотел он отвезти своего господина прежде, нежели он вернётся к Мертилосу.
Достигнув Тенниса, они остановились у управляющего ткацкими Архиаса, у которого Гермон не раз и прежде пользовался гостеприимством.
Перед вечером отправились они оба на остров «Совиное гнездо», чтобы отвезти старой Табус пять талантов, которыми Ледша хотела откупиться от своего мужа. Когда они приблизились к дому пиратов, им навстречу вышла биамитянка и грозно приказала сейчас же покинуть остров: старая Табус слишком слаба и не желает принимать никаких посетителей. Но она ошибалась: лишь только Биас на языке его племени громко сказал, что они посланы сюда женой её внука Ганно, как из дома раздался слабый, с трудом произносящий слова, голос Табус, приглашающий приезжих войти к ней. На ложе из овечьей шерсти, прикрытом волчьей шкурой, последним подарком её сына Сатабуса, лежала старая ворожея, которая с трудом приподнялась при входе Гермона. Она показала ему на свои уши и велела громче говорить, так как она плохо слышит. Но лишь только её глаза разглядели вошедшего, она быстро прервала его вопросом:
— Это ты тот греческий скульптор, который чуть не погиб в белом доме? И ты слепой, неужели до сих пор слепой?
— На оба глаза, — ответил за него Биас.
— А ты кто такой? — обернулась к нему старуха, но, рассмотрев его, она быстро добавила: — Да, я знаю, ты раб чернобородого, ты из племени биамитов, да, теперь я припоминаю, ты также спасся из горящего дома. Ты, значит, был на «Гидре» и прислан ко мне Ледшей и Ганно. Расскажи же мне скорей о них, зачем они тебя ко мне, старухе, послали.
Вольноотпущенник передал, что