Шрифт:
Закладка:
А людей высшего сословия опять ждал пир. Снова ставили столы в главном зале ратуши, снова жарили туши животных, в соседних трактирах разбивали бочки с дорогим вином, пекли белоснежные, воздушные и дорогие хлеба.
Волков, может, и хотел попировать, посмотреть на благородных красавиц, но перед входом он столкнулся с бароном фон Виттернауфом, и тот сообщил ему, что завтра же на заре поедет в Вильбург и как доедет, так в личной беседе скажет Его Высочеству герцогу самые лестные слова о кавалере. Барон сказал, что дело он сделал большое, большой награды достойное, но напомнил, что оно еще не закончено, пока не решен вопрос с банкиром. Тем не менее он предложил кавалеру не тянуть и тоже ехать к герцогу, заверяя Волкова, что награда уже будет его ждать. И награда достойная.
И как тут было усидеть до вечера? Он уже не о дамах думал, а о встрече с герцогом. Как только музыканты стали играть танцы, он встал, попрощался со святыми отцами и покинул пир.
* * *
… Войдя в свои покои в гостинице, Волков с удивлением увидал там Агнес, сидевшую на стуле у окна с книгой. Заглянул в нее – написана языком пращуров. Девушка подняла голову и через плечо спросила у него:
– Ну что, убили всех женщин?
– Казнили всех ведьм, – ответил Волков.
– Что, и старуху сожгли? – Она взглянула на него с усмешкой.
– Сожгли.
– Дураки, – сказала девушка и засмеялась.
Волков почему-то разозлился:
– Спать иди, завтра на заре уезжаем.
Девушка хлопнула книгой и встала:
– Служанку я себе нашла, хочу, чтобы Максимилиан у меня конюхом был.
– Перебьешься, – сухо ответил кавалер. Уселся за стол. – Ёган, завтра уезжаем, собирайся.
У Агнес губы в нитку, нос заострился, смотрит на Волкова, в глазах ярость. Но кавалер лишь мельком глянул на нее, все ее бабские сполохи мало его заботили.
– Ступай, я сказал, – кинул он ей беспечно, – завтра выезжаем.
Чуть не бегом девушка кинулась к двери и хлопнула ею что есть силы.
Ёган посмотрел ей вслед с опаской, а кавалер и не глянул туда.
– Ты мне плащ подготовь дорожный, мало ли, вдруг холодно по утрам будет. Потом еще ногу заломит.
– Подготовлю, – говорил слуга, все еще смотря на дверь.
* * *
Как всегда, с зарей уехать не получилось. Не все собрано было, люди Бертье и Ронэ пришли с опозданием, Ёган в сундуки не уложил доспех. Кавалера задержал распорядитель Вацлав. Денег за постой больше не просил, ума хватило, но кланялся и просил не поминать злом его гостиницу. А Волков подумал: с чего она вдруг его стала? Гостиница же раньше бургомистру принадлежала. Неужто город ее Вацлаву отдал или продал? А не благодаря ли кавалеру так ему повезло? Но вслух того не спросил.
Агнес встала поздно, вышла в обеденную залу заспанная и злая, завтракать желала. Только Карл Брюнхвальд и его люди были вовремя. Как всегда, молодцы.
Выступили, когда горожане уже к работе приступали, поев с утра. Шли солдаты, сто шестьдесят шесть человек, все оплачены еще на неделю были. Кавалер думал, что так будет лучше, если он со столькими людьми к герцогу придет. Значимость так его выше.
На главном городском перекрестке его догнал Брюнхвальд и удивленно сказал:
– Кавалер, Вильбург на востоке, мы проехали поворот.
– Я знаю, Карл, – отвечал Волков, не думая останавливаться, – одно дело нужно закончить. Вы дайте моему Сычу двух людей покрепче, он знает, что делать.
– Да, кавалер, – ответил ротмистр и уехал распорядиться.
* * *
Хоть и раннее еще утро было, а двор рабочий кузнеца Тиссена оказался уже битком забит телегами и возами, что требовали ремонта, и конями для ковки.
Люди суетились, и работники тоже не бездельничали, шел обычный день, когда на двор резво вошли солдаты. Впереди Фриц Ламме с веревкой в руках. Он сразу нашел кузнеца, тот был под навесом у горнов, ткнул в него пальцем и сказал солдатам:
– Вот он, берите его.
Солдаты тут же изумленного, почтенного мужа брали; он и заругаться не успел, как уже его вытащили на середину двора. Ни сыновья, ни работники не вступились, стояли испуганные, да и как тут вступишься, если солдат полон двор, и все при оружии, и все не шутят.
Сыч на правую руку кузнеца петлю накинул, веревку натянул, а трое солдат самого кузнеца держали крепко за шею и левую руку, придушили так, что тот и пошевелиться не мог.
Волков слез с коня, остановился и спросил у него:
– Помнишь меня? Я в прошлую нашу встречу в шлеме был.
Кузнец глядел зло, не отвечал.
– По глазам вижу, помнишь, – продолжал кавалер, доставая меч. – Архиепископ Ланна сам меня по шее ударил, когда рыцарским званием облекал, и сказал: пусть мой удар будет последним, на который ты не ответишь. А ты при людях моих меня палкой, как пса, бил. Куражился. Дурак спесивый. Думал, я на такое не отвечу? Думал, забуду?
Купец таращился на него и молчал.
– Раз взялся, так убить меня нужно было, а теперь ответишь…
Солдаты крепко держали его, а Сыч натянул веревку, и теперь рука кузнеца оказалась удобно вытянута.
– Больше ты этой рукой никого не ударишь, – сказал Волков и одним взмахом отсек ее по локоть.
Вот тут Тиссен и заорал что есть мочи, повалился наземь, обхватывая обрубок и заливая себя кровью. Солдаты отпустили его, и сыновья с работниками кинулись к нему помогать. А Сыч-озорник, разбрызгивая кровь, раскрутил руку на веревке и закинул ее на перекладину, что над воротами была. Рука повисла, а он привязал конец веревки к крюку ворот и крикнул:
– Чтобы день не снимали до завтрашней зари, а кто снимет раньше, тому самому руку отрубим. Чтобы помнили кавалера Иеронима Фолькофа, коего прозывают Инквизитором.
Больше тут делать было нечего. Волков вытер меч заготовленной заранее тряпкой, сел на коня и выехал со двора, а за ним уходили солдаты. А почти все, кто находился на кузнечном двору, смотрели изумленно на руку, что качалась на воротах.
* * *
Сам кавалер ехал на великолепном коне, что когда-то служил одноглазому форейтору Рябой Рутт. Максимилиан с его флагом в голове колоны, Агнес в
