Дуабзу ошалело потряс головой.

— Но такое послание может оказаться опасным для великого бога. Оно может навредить ему. — В ответ Шарур лишь улыбнулся. Это еще больше испугало Дуабзу. Он же дал клятву, а теперь должен подвергнуть опасности бога, которого любил, бога, который правил им безраздельно.

Насибугаши сказал, насупившись:

— Теперь я еще лучше вижу то, что видел с тех пор, как меня обманом заставили отправиться в Гибил: в этом городе много умных людей, людей, готовых на все и обращающих в свою пользу все, что делают даже чужие боги. И я должен сказать: Имхурсаг стал бы лучше, если бы у нас было больше таких людей.

— Имхурсаг стал бы больше походить на Гибил, если бы у нас было больше таких людей, — произнес Дуабзу с дрожью в голосе.

Шарур повернулся к Насибугаши.

— Не знаю, понравится это тебе или нет, но ты похож на одного из нас, больше похож, чем многие имхурсаги, которых мне довелось встречать.

— Ты удивишься, но я тоже не знаю, хорошо это или плохо, — ответил Насибугаши.

— Что поделаешь? Пусть уж сам Энимхурсаг разбирается, повредит ли ему такое сообщение, или нет, — вздохнул Дуабзу, хотя по нему было видно, что сам-то он не сомневается: Энимхурсагу это не придется по вкусу.

Шарур считал так же. Если Энимхурсаг увидит, что именно несут в себе Дуабзу и Насибугаши, самым мудрым решением для него будет убить обоих, как только они пересекут границу.

Возможно, на какое-то время такая мера помогла бы, но неизбежно привела бы к тому, что Имхурсаг еще больше отстанет от Гибила не только в военном деле, но и во многом другом, зависящем от таких людей, как Насибугаши. А если Имхурсаг еще больше отстанет от Гибила, рано или поздно гибильцы найдут то, в чем Энимхурсаг хранит большую часть своей силы. И тогда... Шарур не хотел бы оказаться на месте бога Имхурсага. Однако, вспомнив о выборе, перед которым поставили его самого бог Имхурсага и другие боги, он не стал жалеть о том, что отплатил им тем же.

— Вы дали клятву. Я жду, что вы ее исполните, когда вернетесь домой, — сказал он Насибугаши и Дуабзу. — Возвращайтесь в землю имхурсагов. Я освобождаю вас. Никто не вправе предъявлять вам претензии. Никто не должен препятствовать вам. А теперь идите и возвращайтесь в Гибил только по торговым делам.

Имхурсаги покинули заведение работорговца. Насибугаши шел, высоко держа голову, Дуабзу шел за ним почти крадучись. Он боялся. Шарур его понимал, причины для страха у того имелись немалые.

Ушурикти глядел им вслед.

— Знаешь, сын главного торговца, вот теперь я понял, зачем ты это сделал. Ты отправил Энимхурсагу яд, спрятанный в финике, сваренном в меду; освободив этих двоих, ты, возможно, освободил от его власти весь город. Преклоняюсь перед твоим хитроумием. — Он помолчал, а потом нейтральным тоном добавил: — Это, конечно, не означает, что я отказываюсь от положенной мне части прибыли от продажи двух этих рабов.

— Ничего другого я и не ожидал, — ответил Шарур.

— Ничего другого ты и не мог ожидать, — Ушурикти приосанился. — Разве я не гибилец, как и ты? Разве я не такой же купец?

— Верно, ты — гибилец. И такой же торговец, как и я. — Шарур хлопнул работорговца по плечу. — И сегодня мы с тобой вместе нанесли приличный удар по всему Гибилу.

— Да будет так, — сказал Ушурикти, — и да будет так до тех пор, пока я получаю свою прибыль!

Суматоха возле дома Эрешгуна заставила Шарура оторваться от дощечки, на которой он записывал меры ячменя, полученные в обмен на олово, на то самое олово, на котором лежала до недавнего времени чашка Алашкурри.

— Давай, двигай! — прикрикнул на кого-то грубый мужской голос. — И даже не помышляй слинять! Будь мы прокляты, если тебя отпустим. Шагай, шагай, а то как бы хуже не вышло!

Через мгновение в дверях появился Мушезиб, начальник стражи, ходивший с Шаруром в Алашкурские горы. Следом шел погонщик ослов Хархару. А между ними, зажатый как соленая рыбка между двумя лепешками, плелся мастер-вор Хаббазу.

Мушезиб крепко держал его за правую руку, Хархару — за левую. Если вор попытается бежать, они разорвут его пополам, как человек на пиру разрывает жареную утку.

— Вот этот паршивый негодяй зуабиец, сын главного торговца, — торжествующе прогремел Мушезиб. — Мы с Хархару пили пиво, а он шел себе мимо, как ни в чем не бывало! Хархару его заметил, а я прозевал, так что уж ты будь добр, отметь его за это. Зато я его схватил, так что обещанную награду по чести надо пополам делить.

— Я уже чуть не забыл про него, сын главного торговца, — сказал Хархару, — а потом гляжу — а он вот он, прямо у меня перед носом! Я-то думал, он давно вернулся в Зуаб. Так что я рад, что могу передать его тебе, как обещал.

Хаббазу молчал и только с укоризной смотрел на Шарура. Шарур впервые в жизни с трудом находил слова. Это ведь он предложил награду за поимку Хаббазу. Сначала предложил, а потом забыл. Однако люди, с которыми он разговаривал, помнили.

Он придумал только один способ развеять их подозрения — подыграть им.

— Отлично! — воскликнул он. — Вы — молодцы, и бдительность ваша выше всяких похвал. Я обещал наградить вас, и награжу. Я обещал золото. Я дам вам золото, и дам поровну.

Он нашел два тонких золотых кольца. Бросил их на весы и обнаружил, что одно тяжелее другого. Он взвесил более тяжелое, затем начал докладывать на другую чашу крошечные кусочки золота, пока чаши не уравновесились. Кольцо потяжелее досталось Хархару. Кольцо полегче вместе с кусочками золота он отдал Мушезибу.

— Ты великодушен, сын главного торговца, — сказал Хархару, кланяясь.

— Воистину, великодушен, — согласился Мушезиб. — Как думаешь, не опасно оставлять этого негодяя тут? Награду-то мы получили, но как бы он не сотворил чего-нибудь в лавке?

— Он же убедился, что от бдительности гибильцев ему не скрыться, — напыщенно произнес Шарур. — Можете оставить его здесь. Я позабочусь, чтобы он не безобразничал.

— Да уж! — поддакнул Мушезиб. — А то пожалеет, что на свет родился!

— Но