Шрифт:
Закладка:
Фриш внимательно рассмотрел «безумные» соты и произнес:
— О, наши пчелы могут всё!
И прошел мимо.
Во время второй поездки в США Фриш познакомился в Гарвардском университете с талантливым молодым исследователем Кареллом Вильямсом. Изучая метаморфоз бабочки-павлиноглазки — цекропии, Вильямс овладел искусством операций на хитиновом покрове куколки.
В вырезанный смотровой глазок можно видеть, как бьется сердце куколки, как совершается последнее превращение. Вильямс доказал: в бабочке, проходящей последнюю стадию метаморфоза, действуют два гормональных центра — один в голове, другой в груди.
Обезглавленные самки с пересаженным из головы в брюшко центром созревали и откладывали яйца. Если оба центра пересаживали в брюшко, а вскрытый конец его запечатывали слоем пластмассы, брюшко завершало развитие и превращалось в нормально функционирующий обрубок тела взрослой бабочки.
Вильямс познакомил Фриша с одним из последних опытов. Около дюжины куколок с изъятыми гормональными центрами сшиты в цепочку и словно законсервировались. Стоит посадить в них оба центра, цепь куколок превращалась в цепь бабочек.
«Непосвященный, возможно, посчитает опыт пустой забавой, — напишет Фриш позже, — тогда как здесь демонстрируется совершенство методики».
Фриш добавил: «Если хватит терпения, методика позволит ответить на важные вопросы».
Если хватит терпения!
И это написал ученый, у которого хватило терпения шестьдесят с лишним лет изучать одно-единственное звено в длинной цепи действий, совершаемых пчелой.
Но то пчелы, а не бабочки-цекропии.
Впрочем, и в пчелах не все, как мы видели, способно заинтересовать Фриша.
…Еще до того, на парижском симпозиуме об инстинкте и поведении животных, знаменитый английский биолог Д. Холдейн, излагая свои мысли о физико-химической природе инстинкта, упомянул об общественных насекомых, в частности о пчелах, у которых женская функция разделена между двумя формами самок. В семье одна матка-родительница и множество рабочих-кормилиц, обладающих способностями, которых лишены родители, в частности способностью пользоваться «языком танцев» для информации о месте взятка.
По этому поводу Фриш заметил:
«Холдейн поднял опаснейший вопрос о наследовании инстинктов у пчел. Лично я не могу себе представить, что чрезвычайно развитые формы отношений в пчелиной семье возникли в результате простого селективного отбора. А ламаркистское объяснение наталкивается на ту трудность, что рабочие пчелы бесплодны. Часть их инстинктов, но не все, могли развиться в процессе эволюции прежде, чем рабочие стали бесплодными…»
Эти замечания побудили одного пчеловода обратиться к Фришу с вопросом: не может ли получаемое растущими пчелиными личинками от работниц кормовое молочко прививать воспитанницам некоторые наследственные черты и свойства? Проверка была бы не так уж сложна: достаточно передать молодую маточную личинку породы «А» на выкормку в семью другой породы — «Б», которая отличается от «А» по фигурам танца, по «диалектам» пчелиного языка, а затем проверить, в какой мере сохранило потомство такой матки присущую ее породе форму танца и насколько он изменился.
Похоже было, предлагаемый опыт смыкается с темой Фриша. Но так могло показаться только на первый взгляд. Самое правильное решение не повлияло бы на уровень знаний об ориентировке пчел в полетах. И Фриш не стал вникать в этот вопрос, который сам охарактеризовал как «опаснейший».
А надо сказать: в устах Фриша употребленный эпитет почти синоним «интереснейшему». Достаточно познакомиться с его речью памяти Макса Гартманна, распространившего свои исследования на мир флоры и фауны и уже одним этим особенно близкого Фришу.
Фриш изучал полет пчел, заканчивающийся опылением и оплодотворением цветков. Штрек Гартманна был заложен гораздо глубже: он искал ответа на вопрос, что представляет собой пол как биологическое явление, в чем его начала, где корни.
Согласно принятому в науке мнению, наследственные задатки родителей смешиваются при оплодотворении, а это расширяет возможности приспособляемости потомства и поддерживает существование видов. Гартманн уточнял: «Да, таково следствие оплодотворения, но не его причина!»
Причину Гартманн видел в том, что всякие одноклеточные, как и любая живая клетка, от природы двуполы, обладают и мужскими и женскими задатками. В процессе развития равновесие между ними нарушается внутренними и внешними обстоятельствами, и клетка превращается в однополую, второе начало подавлено. По Гартманну, пол не есть раз навсегда заданное, но относительное состояние организма.
Не частые, однако и не столь уж редкие среди пчел гинандроморфы, несущие очевидную смесь мужских и женских признаков, давно были известны Фришу, и он имел основания принять точку зрения Гартманна. К тому же Гартманн не ограничился гипотезой. Он нашел бурую морскую водоросль не просто двуполую, что наблюдается в растительном мире сплошь и рядом, но с обоеполыми клетками, способными функционировать и как мужские, и как женские в зависимости от силы выраженности пола у второй водоросли. Сходные явления обнаружены позже и у других низших организмов. Гартманновская бурая водоросль для Фриша — замечательная одноклеточная модель явления, хорошо ему знакомого по обоеполым, но двуформенным, словно более «мужским» и более «женским», цветкам гречихи, таким же у примулы-первоцвета или по плакун-траве, в сущности уже даже не с двумя, а с тремя степенями выраженности доминирующего пола в двуполом цветке.
Слово о Гартманне Фриш закончил так:
«Это был не только естествоиспытатель, но и философ. Это был также вдохновенный и вдохновляющий учитель, мастер устного и печатного слова. Это был человек, одаренный обширными знаниями, ясностью мысли, высокой честностью. И сегодня его книги и речи волнуют молодых биологов. В „Общей биологии“ — этом капитальном труде — все отмечено печатью личности, раскрывающей подлинную сокровищницу знаний. В книге звучит страстный призыв. Гартманн создал прекрасную школу и продолжает жить в своих учениках. Они связаны с ним, он связан с ними. Как горячо и охотно рассказывал он об их новейших открытиях, сколько гордой радости излучали его глаза!..»
В газетном отчете о выступлении Фриша сказано: «Посвященное Максу Гартманну проникновенное слово профессора Карла фон Фриша было блестящим очерком этой выдающейся личности, очерком, который, к слову, в последнем пассаже представил глубоко правдивый автопортрет и самого выступавшего».
Автор газетного репортажа не отметил, что вопрос о поле потомства у общественных насекомых вообще, и у пчел в частности, — один из самых головоломных и привлекательных в естественной истории. Десятки выдающихся исследователей остановились перед загадкой, дававшей повод считать реальным существование некоего таинственного механизма, благодаря которому матка «по желанию» откладывает яйцо — зародыш самца или яйцо — зародыш самки. Во всяком случае, хотя в семье нет повитух, которые принимали бы откладываемые маткой яйца, объявляя «снова девчонка» или «наконец-то парень», пчелы-кормилицы безошибочно доставляют одним один рацион, другим другой.
Можно только завидовать тем, на чью долю выпадет выйти к
