Нашей спальни.

Экстравагантное пространство теперь пахнет ею и стало олицетворением ее розовой одержимости.

Дни сменяются ночами, а я барахтаюсь в небытие и принимаю ванны в одиночестве только для того, чтобы насытить свои ноздри запахом ее геля для душа.

В какой-то момент я теряю всякое логическое мышление и начинаю обдумывать способы отмотать время назад, чтобы она вернулась туда, где ей самое место. Рядом со мной. Но потом я вспоминаю последний день, когда она была у меня на руках — разбитая, красивая и без сознания.

Я промыл и перевязал ее раны, прежде чем позвонил ее родителям, чтобы они приехали и забрали ее.

Потому что я с надвигающимся ужасом осознал, что представляю опасность для ее жизни. Если она снова увидит меня, то выполнит свои угрозы, а я этого не переживу.

Даже если она блефовала, что крайне маловероятно, я не могу позволить себе пойти на такой риск.

Не сейчас, когда она чрезвычайно нестабильна.

Коул чуть не избил меня бейсбольной битой, а Ари плакала навзрыд, говоря мне:

— Тебе следовало послушать доктора. Посмотри, что ты наделал, — она обняла свою сестру, похожую на мумию.

Сильвер похлопала меня по руке, но ничего не сказала. Ей и не нужно было, ведь я прекрасно знал, какие решения мне предстоит принять.

Я понял это, когда моя жена потеряла сознание у меня на руках после того, как объявила, что смерть — лучший вариант, чем я.

Поэтому я пообещал Коулу прислать ему подписанные документы о разводе и передаче опекунства первым делом с утра.

Сэм упаковала чемоданы моей жены, а Хендерсон помог погрузить их в фургон, пока я стоял у окна своего кабинета, наблюдая, как мою бессознательную жену — которая вскоре станет бывшей женой — нес на руках ее отец, прежде чем увезти от меня навсегда.

На следующий день она подписала документы о разводе и передаче прав опекунства ее отцу. Теперь они просто ждут передачи прав, прежде чем их адвокат оформит развод.

Я сказал своим адвокатам соглашаться на любые их условия. Отдать им все, что они захотят. Хотя сомневаюсь, что теперь ей от меня что-то нужно.

Она отправила обратно все платья, украшения, сумки и даже виолончели, которые я покупал для нее на протяжении этих лет.

Они сложены в коробки в ее старой комнате, потому что я не позволил даже Сэм войти внутрь и убрать их обратно в гардеробную Авы.

Хендерсон просил меня оспорить развод через моего адвоката, но это бессмысленно. Она может забрать все.

Кроме этого дома.

Я ложусь на ее половину кровати и смотрю на дурацкие неоново-розовые звезды, свисающие с потолка, пока достаю телефон и набираю номер, по которому звоню каждый день с тех пор, как она ушла.

— Оставь меня в покое, Илай, — рявкает Ари, как только берет трубку.

— Как она? — спрашиваю я в тишине.

— Прекрасно.

— Подробнее.

— Ей стало заметно лучше с тех пор, как она покинула твою токсичную орбиту, но особенно после того, как несколько дней назад к нам приехала Сеси.

— И?

— Это все, — говорит она раздраженно, затем я слышу шорох закрываемой двери, и она понижает голос. — Послушай, просто оставь ее в покое. Я серьезно. Думаю, это ты провоцируешь ее приступы. Она была в ужасном состоянии, когда подписывала документы о разводе, и иногда начинает рыдать без причины, а я уверена, что это происходит всякий раз, когда она думает о тебе.

Мне должно быть приятно, что она тоже страдает, но никакой радости это не вызывает. Сквозь трещины в моих стенах просачивается чувство горечи и всеохватывающей потери.

— Я оставил ее в покое. Иначе я был бы уже там, а не разговаривал с тобой по телефону. Что ваш отец планирует делать с ее планом лечения?

— Это больше не твое дело.

— Ариэлла, не морочь мне голову. Я уважил ее желания и отдалился от нее, но это не значит, что я полностью уйду из ее жизни. Или ты скажешь мне, или я похищу этого гребаного психотерапевта и заставлю ее говорить.

— Прекрасно, господи, — она делает паузу. — Ава хочет, чтобы ее положили в психиатрическую больницу.

Я сажусь, моя челюсть сжимается так сильно, что становится больно.

— То есть твои родители убедили ее в этом?

— Вовсе нет.

— Хочешь сказать, что она добровольно поедет в место, где чуть не покончила с собой, потому что ее не хотели выписывать?

— Да. Она сказала, что устала убегать. Она также подумывает о том, чтобы воспользоваться новым методом шоковой терапии, который предложила доктор Блейн, но папа против. Он считает, что шансы на успех слишком малы, а сам процесс чересчур болезненный, и поэтому нам не стоит рисковать, но ты же знаешь, какой бывает Ава, когда она на что-то решается.

Очевидно. Учитывая, что она получила именно то, что хотела, угрожая мне единственным, чем я никогда не пожертвую.

Ее жизнью.

— В любом случае, мне пора идти. Держись подальше, Илай. Я серьезно, — Ариэлла вешает трубку. Я ложусь обратно на кровать и выключаю телефон, чтобы меня не тревожили.

Папа, вероятно, уже отстранил меня от проекта и понизил в должности, чтобы заставить меня вернуться в мир живых. Но мне все равно.

На мгновение жизнь была яркой, полной радужных красок и шумного хаоса, но теперь она снова стала мрачной, серой и призрачно тихой.

И я не могу найти в себе силы, чтобы противостоять всему этому.

Я никогда не хотел чего-то и не получал этого.

Ни разу.

А теперь, когда я потерял единственного человека, который придавал моей жизни равновесие, мой мир сбился с оси и скрипит под тяжестью гнетущего одиночества.

Не думаю, что теперь смогу жить без жены.

Она сдерживала часть моей тьмы, давая мне цель — ее. Теперь, когда ее нет, я не доверяю себе, что не устрою шоу эпических масштабов.

В дверь стучат.

— Уходи или ты уволена, Сэм, — я фокусируюсь на потолке. — Ты тоже, Хендерсон.

— Это я, милый, — доносится мягкий мамин голос. — Пожалуйста, открой дверь.

— Я хочу побыть один, — ворчу я.

Последнее, чего я хочу, — это обидеть маму, но я не в настроении сейчас с кем-либо разговаривать.

— Как ты смеешь прогонять свою мать, ты, наглый сопляк? — раздается голос отца с другой стороны. — Отойди, милая.

Бах!

Дверь открывается, буквально слетая с петель. Папа раздвигает плотные шторы, и я жмурюсь от яркого света, который почти ослепляет меня.

Я слишком долго просидел здесь взаперти.

Сев, я вздыхаю.

— Я ценю, что вы пришли, но