Разбирать чего ему там хочется, я не стала. Есть такое понятие — превентивно. Вот, я не нападала, я защищалась. Просто я сделала это ДО того, как мне причинили вред.

Зря Лиез со мной связался.

Дважды зря, потому что в качестве знака восхищения он выбрал розы. Герберами было бы не так больно… тот, кто получал букетом по лицу — знает.

Я ведь не махала кое-как. Я лупила с душой и наотмашь, благо, розы были завернуты в какое-то кружево, чтобы руки не кололи. Мне и не кололи, а Матиас взвыл.

Может, он бы сосредоточился, он бы со мной справился, но…

— Каэтана⁈

На пороге стояли все подруги, кроме Марисы. Та задерживалась на занятиях.

Но и так…

Зрелище расцарапанного Матиаса, с бутонами роз на ушах, заставило подруг открыть рты.

— Эс Лиез? — первой опомнилась Олинда.

— Эс уже уходит, — я ловко впихнула Матиасу в руки остатки букета. — И больше свое предложение не повторит.

Матиас сверкнул глазами — и хлопнул дверью.

Попытался. Не вышло, девушки не дали, так и проскакал по коридору, в лепестках роз.

— Чего ему надо было? — Олинда решила сразу сработать «на публику», а то половина этажа на шум вышла.

— Предложение делал.

— И что?

— И его не приняли, — пожала я плечами. — Матиас попробовал меня убедить более активно, я защищалась… розы пострадали.

Девушки переглянулись — и закивали.

— Матиасу не надо… дополнительных объяснений? — прищурилась Олинда.

— Думаю, с него хватит, — сказала я чистую правду. — Пусть его… кто и с кем идет на бал?

У меня-то все было решено, мне составит компанию Эстебан Гил. А вот остальные подруги… хотя они тоже не растерялись. Даже Мариса уговорила Эдгара Молино. А почему нет? Все равно они «встречаются», можно и на публику поиграть с полгодика.

Бал?

Сказано громко.

В этом году никого со стороны не приглашают, все происходит исключительно внутри Академии. Сначала ректор произносит речь о мире и дружбе.

Потом небольшая культурная программа — ученики представляют номера. Да-да, и здесь не без художественной самодеятельности.

Я точно знаю, что есть один танцевальный номер, две «сценки», Мариса вообще должна петь… она одна из последних. Голос у нее красивый, слух есть, так что санторинцы не будут разочарованы. И сама Мариса…

Сейчас она сидит рядом со мной. Так ей спокойнее. Держится за мою руку, поглядывает на санторинцев. Никуда-то ее влюбленность не делась, даже не подтаяла. Концерт смотрят отдельно. Так, чтобы сидеть вперемешку, парни с девушками — такого здесь нет. Борьба за нравственность… ясно же, когда свет в зале погаснет, начнется разврат.

Такого допускать нельзя, поэтому парни сидят отдельно, поглядывают на нас, девушки отдельно.

Санторинцы — почти посередине, как то самое в проруби.

Ладно! В кого бы девушки не влюблялись… уедет через несколько дней этот импорт — и забудем. Тем более, у нее Эстанс есть. Драконица ведь лучше санторинца, правда?

Ректор квакал со сцены про мир и дружбу, и приглашал санторинцев приезжать еще. Мол, в этом году не повезло, так может, в следующем повезет? Или еще… лет через пятьдесят?

Наконец его речь закончилась, и Мариса поднялась с места.

— Девушки, вы меня проводите?

Конечно, мы не отказались. За кулисами интересно, уж точно лучше, чем здесь.

Только вот…

Наш путь к кулисам пролегал неподалеку от кресел санторинцев. И внимание мы привлекли.

Его высочество окинул нас насмешливым взглядом, задержался на мне, потом на Марисе, которая выделялась среди нас, как лилия среди кувшинок, и что-то сказал. Буквально несколько резких гортанных слов.

И еще добавил.

Мариса побледнела.

Сжала мою руку так, что я едва не взвыла — и почти опрометью метнулась за кулисы. Вслед нам полетели несколько смешков. Таких, сугубо мужских.

За которые хочется смеющемуся оторвать что-то ценное. Вместе с головой.

— Мариса?

— Каэ, ты не поняла, что они сказали?

— Никто не понял, — сверкнула глазами Олинда — Девочки?

Нет, никто. Ни Фати, ни Севилла. Кайа так вообще на бал не пришла — от греха подальше.

— Я поняла, — Мариса казалась удивительно несчастной, и от этого еще более красивой. — Он сказал, что не доверил бы нам даже полы в гареме мыть. Потому что мы не женщины, а жалкие их подобия.

Я скрипнула зубами.

Вот даже не сомневаюсь, что стрела была пущена в меня. И то больше со злости, что планы по изведению драконов обломались. Сейчас принцу тут и потолки низкие, и море бесцветное. А Мариса просто попала под раздачу. Но… как ей сейчас об этом сказать?

Пока я подбирала слова, Мариса вытирала слезы. Это мне на принца плевать с колокольни, а ей-то каково? Она ж эту пакость любит… ну или образ, который на него повесила. А, какая разница?

Розовые очки все равно бьются стеклами внутрь. И ранят очень больно.

— Каэ!

— Да, Мариса?

— Каэ, а ты можешь выступить вместо меня?

— Я⁉

— Конечно! Ты и только ты!

— Мариса, я петь не умею.

Врала, конечно. Петь я могу. И в этом мире у меня даже слух есть. В родном мне его не досталось, так что я перевирала даже калинку-малинку. А здесь — и ничего получается, мухи на лету не падают.

— А я тебя не петь прошу.

— Да? А что тогда?

— Они говорят, что у нас нет настоящих женщин! Каэ, помнишь, ты нам показывала танец с креслом?

— Да, — я уже поняла, куда идет дело. Дело шло к пропасти и пахло песцовой