Смотрю в окно и вижу снег.

Картина зимняя давно душе моей знакома.

Какой то глупый человек

Стоит в подъезде противуположного дома.

Он держит пачку книг под мышкой,

Он курит трубку с медной крышкой.

Теперь он быстрыми шагами

Дорогу переходит вдруг

Вот он исчез в оконной раме.

(Стук в дверь)

Теперь я слышу в двери стук.

Кто там?

Голос за дверью

Откройте. Телеграмма.

Востряков

Врёт. Чувствую, что это ложь.

И вовсе там не телеграмма

Я сердцем чую острый нож.

Открыть иль не открыть?

Голос за дверью

Откройте!

Чего вы медлите?

Востряков

Постойте!

Вы суньте мне под дверь посланье.

Замок поломан. До свиданье.

Голос за дверью

Вам нужно в книге расписаться.

Откройте мне скорее дверь.

Меня вам нечего бояться

Скорей откройте. Я не зверь.

Востряков, приоткрывает дверь

Войдите. Где вы? Что такое?

(Смотрит за дверь)

Куда же он пропал? Он не мог далеко уйти. Спрятаться тут негде. Куда же он делся? Улица совсем пустая. Боже мой! И на снегу нет следов! Значит, никто к моей двери не подходил. Кто же стучал? Кто говорил со мной через дверь?

(Закрывает дверь)

〈1937–1938〉

314

Я поднял пыль. Дети бежали за мной и рвали на себе одежду. Старики и старухи падали с крышь. Я свистел, я громыхал, я лязгал зубами и стучал железной палкой. Рваные дети мчались за мной и, не поспевая, ломали в страшной спешке свои тонкие ноги. Старики и старухи скакали вокруг меня. Я нёсся вперёд! Грязные рахитичные дети, похожие на грибы поганки, путались под моими ногами. Мне было трудно бежать. Я поминутно спотыкался и раз даже чуть не упал в мягкую кашу из барахтующихся на земле стариков и старух. Я прыгнул, оборвал нескольким поганкам головы и наступил ногой на живот худой старухи, которая при этом громко хрустнула и тихо произнесла: «замучили». Я, не оглядываясь, побежал дальше. Теперь под моими ногами была чистая и ровная мостовая. Редкие фонари освещали мне путь. Я подбегал к бане. Приветливый банный огонёк уже мигал передо мной и банный уютный, но душный пар уже лез мне в ноздри, уши и рот. Я, не раздеваясь, пробежал сквозь предбанник, потом, мимо кранов, шаек и нар, прямо к полку́. Горячее белое облако окружило меня. Я слышу слабый, но настойчивый звон. Я, кажется, лежу.

– И вот тут-то могучий отдых остановил моё сердце.

1 февраля 1939 года

315

Я не люблю детей, стариков, старух и благоразумных пожилых.

* * *

Травить детей – это жестоко. Но что ни будь ведь надо же с ними делать!

* * *

Я уважаю только молодых и здоровых пышных женщин. К остальным представителям человечества я отношусь подозрительно.

* * *

Старух, которые носят в себе благоразумные мысли, хорошо бы ловить арканом.

* * *

Всякая морда благоразумного фасона вызывает во мне неприятное ощущение.

* * *

Что такое цветы? У женщин между ног пахнет значительно лучше. То и то природа, а потому никто не смеет возмущаться моим словом.

〈Вторая половина 1930-х〉

316

Красная 〈гибель?〉

Один инженер довольно много рассуждал о французской истории. И дорассуждался до того, что его вытолкали со службы. Несчастный инженер так этим опечалился, что решил отравить себя каким ни будь ядом.

Не долго думая, инженер съел пол кило какой-то пшеничной сулем〈ы〉. Ему сказали, что эта пшеничная сулема самый сильный яд, но инженер съел его пол кило и остался жив. Правда, его немного помутило, но даже не вырвало.

317

Одному французу подарили диван, четыре стула и кресло.

Сел француз на стул у окна, а самому хочется на диване полежать. Лёг француз на диван, а ему уже на кресле посидеть хочется. Встал француз с дивана и сел на кресло, как король, а у самого мысли в голове уже такие, что на кресле-то больно пышно. Лучше попроще, на стуле. Пересел француз на стул у окна, да только не сидится французу на этом стуле, потому что в окно как-то дует. Француз пересел на стул возле печки и почувствовал, что он устал. Тогда француз решил лечь на диван и отдохнуть, но, не дойдя до дивана, свернул в сторону и сел на кресло.

– Вот где хорошо! – сказал француз, но сейчас же прибавил: – а на диване-то, пожалуй, лучше.

318

Рыцари

Был дом, наполненный старухами. Старухи целый день шатались по дому и били мух бумажными фунтиками. Всех старух в этом доме было тридцать шесть. Самая бойкая старуха по фамилии Юфлева командовала другими старухами. Непослушных старух она щипала за плечи или подставляла им подножку, и они падали и разбивали свои рожи. Старуха Звякина, наказанная Юфлевой, упала так неудачно, что сломала свои обе челюсти. Пришлось вызвать доктора. Тот пришел, надел халат и, осмотрев Звякину, сказал, что она слишком стара, чтобы можно было рассчитывать на исправление ее челюстей. Затем доктор попросил дать ему молотёк, стамеску, клещи и веревку. Старухи долго носились по дому, и не зная, как выглядят клещи и стамеска, приносили доктору всё, что казалось им похожим на инструменты. Доктор долго ругался, но наконец, получив все требуемые предметы, попросил всех удалиться. Старухи, сгорая от любопытства, удалились с большим неудовольствием. Когда старухи с бранью и ропотом высыпали из комнаты, доктор запер за ними дверь и подошел к Звякиной. «Ну-с», – сказал доктор и, схватив Звякину, крепко связал ее веревкой. Потом доктор, не обращая внимания на громкие крики и вой Звякиной, приставил к ее челюсти стамеску и сильно ударил по стамеске молотком. Звякина завыла хриплым басом. Раздробив стамеской челюсти Звякиной, доктор схватил клещи и, зацепив ими звякинские челюсти, вырвал их. Звякина выла, кричала и хрипела, обливаясь кровью. А доктор бросил клещи и вырванные звякинские челюсти на пол, снял халат, вытер об него свои руки и, подойдя