– Ох и дурные же князья мне попадаются! – печально протянула Смеяна. – Один весенней тоской болен, другой… не знаю чем. Дурью упрямой!

– Иди, узнай! – Баян подтолкнул ее к лестнице. – Он там один сидит. Так и будет до утра сидеть, я его знаю. Велу своей тоской кормить…

Смеяна не знала, что сказать и на что решиться, а ноги уже сами понесли ее вниз по лесенке. При всех тревогах и сомнениях ее грела мысль о том, что все это правда – что она отчаянно нужна Держимиру и он, даже глядя в сторону, не выпускает ее из ума. Может, он уже и передумал, но чтобы сам признал себя неправым – нет, такого с ним не будет! И ждать нечего. «Ладно уж! – снисходительно думала Смеяна, переставляя ноги с одной ступеньки на другую. – Князь, чего с него взять? А я не гордая…»

В гриднице горел огонь в очаге, неровными отблесками освещая спящих отроков на лавках и на полу, на постланном сене. Держимир сидел возле очага и глядел в огонь. Его лицо вдруг напомнило Смеяне тот далекий зимний вечер, когда они ночевали в дебрическом городе Хортине после встречи с Князем Волков. Держимир был так же замкнут и угрюм, как будто смотрел в лицо злой судьбе и думал о своем бессилии перед ней.

Смеяна неслышно прошла через гридницу и села возле очага сбоку от Держимира. Он заметил ее, когда она была уже рядом, и вздрогнул. Смеяна встретила его напряженный, скрытно-вопросительный взгляд, но он ничего не сказал. Сама она уже поостыла после дневных споров, ей хотелось помириться, но Держимир не умел так легко забывать раздоры.

– Чего не спишь – все о походе думаешь? – спросила Смеяна.

Держимир покосился на нее и не ответил.

– Да ладно тебе! – со вздохом сказала Смеяна. – Бедная я несчастная! Что за князь мне достался! Хочешь удачи, а сам все против нее делаешь!

– Как это – против нее? – наконец подал голос Держимир и коротко глянул на Смеяну.

Он старался говорить ровно, но голос его оставался напряженным.

– Я тебе говорю: отдай сокола, помирись с Боримиром!

– Сказал уже – не отдам! – Держимир чуть повысил голос, и в нем слышалась прежняя непреклонность. – А ты-то чего беспокоишься? Или Боримира жалко? Еще бы, он тебе такую честь воздал! Верховной волхвой обещал сделать! Знал бы он, кто ты родом! Поглядел бы, как ты дома репище полола!

Смеяна лукаво улыбнулась: слава Макоши! Раз начал браниться, значит, оттаял! Если бы он молчал, то было бы гораздо хуже.

– А ты, светлый княже, ведь меня на репище не видел! – дразняще зашептала она. – И рода моего настоящего ты не знаешь! Хоть у братца спроси, он от моих Ольховиков слышал: я по крови им чужая, моя мать издалека пришла, и рода ее никто не знал! Может, я родом не хуже тебя? Может, я княжеская дочь?

Держимир усмехнулся с показным презрением, но лицо его оттаяло и ожило. От одного ее присутствия ему становилось легче. Отступали терзавшие его мысли о том, что другой может попытаться отбить у него Смеяну и вместе с ней удачу, как он отбил ее у Светловоя.

– Чего бы он там тебе ни обещал – я ему шею сверну, если он еще раз на тебя так посмотрит! – глядя в огонь, с угрюмой решимостью пригрозил Держимир.

Смеяна фыркнула:

– Сверни, сделай милость. Только подумай – на что тебе его земли? Мало тебе забот со своими дрёмичами, чтобы еще с рарогами возиться?

– Да сдались мне его рароги, Морок их дери! – досадливо ответил Держимир.

Гордость не позволяла ему прямо сказать о том, что его беспокоило. Он хотел, чтобы Смеяна рассеяла его тревогу, но не мог открыто в ней сознаться, не хотел даже, чтобы она сама догадалась. А она смотрела на него как на медведя, который вроде бы приручен, но может показать зубы, вот как сейчас, и поворачиваться к нему спиной ни в коем случае нельзя. Но, если его погладить, он, может быть, и не укусит.

– Дурак он, этот Боримир, – насмешливо сказала Смеяна. – Думает, что удачу можно у судьбы силой вырвать.

Держимир посмотрел на нее и больше не отводил глаз. Эти слова точно так же относились и к нему самому.

– А удачу приманивать надо! – лукаво продолжала Смеяна. – Свой норов буйный смирять ради нее, жертвы ей приносить добрыми делами, ибо Макошь Матушка велела: что имеешь доброго – поделись, и богатство твое умножится, как умножается зерно в земле. Кому на руку птица небесная села, ее хватать и в мешок прятать не надо, а то будет она в мешке как простая курица. Ее любить надо, и не гордиться, и не жадничать, и не злиться. И верить ей. Тогда она с тобой останется.

Держимир слушал ее, но не понимал самого главного. Что нужно делать и чего не делать, чтобы не упустить удачи, он от нее слышал много раз. Но ведь рядом с ним сидела не небесная птица, а живая девушка. Что нужно сделать, чтобы она полюбила его по-человечески?

Но вот об этом он не умел спросить. А Смеяна не знала, что ответить. Светловой когда-то был для нее прекраснее всех на свете и казался ей частью ее самой. Про Держимира ни того ни другого сказать было невозможно. И лицом, и нравом он был далек от совершенства, Смеяна то сердилась на него, то жалела и за три месяца так и не смогла определиться, ответить на самый простой детский вопрос: он хороший или плохой? Он весь был из противоречий, как сам огонь. Но когда Смеяна вспоминала прозрачную стену, в которую был заключен Светловой, то Держимир, при всем его дурном нраве, казался близким, почти родным.

– А ты… – шепотом спросил Держимир и запнулся.

– А я… не знаю, – прошептала в ответ Смеяна и отвела глаза.

Она его поняла, и он ее понял. И этого ответа было достаточно. Живая девушка, заключившая в себе его Жар-Птицу, все-таки не сказала нет.

К себе в горницу Смеяна вернулась быстрее, чем ожидал Баян, уже пристроившийся было спать в верхних сенях. Сначала он начал ворчать, решив, что они так ни до чего и не договорились, но потом умолк. Он был вовсе не глуп и по лицу Смеяны понял: в их неразлучной троице эти двое завели общие тайны, в которые его третьим не пустят.

Глава 5

Уверенность в своих силах не сделала Держимира беспечным. Напротив: понимая, что Боримир рарожский не мог не затаить жестокой обиды, он постоянно