Шрифт:
Закладка:
– Но почему вы это делаете? – спросил Жакмор.
Мужчина пожал плечами.
– До меня здесь был другой, – сказал он.
– А почему вы его сменили? – упорствовал психиатр.
– Первый, кому станет стыдно больше, чем мне, займет мое место. В этой деревне всегда так поступали. Они очень верующие. У них – своя мораль. И никаких угрызений. Никогда. Но тот, кто не устоит… Тот, кто взбунтуется…
– Того загонят на Сляву… – заключил Жакмор. – Но вы-то взбунтовались…
– Ну уж! Такое случается нечасто… – возразил мужчина. – Наверное, я буду последним. Моя мать была родом не отсюда.
Он принял исходное положение и взялся за весла.
– Мне нужно работать, – сказал он. – До свидания.
– До свидания, – попрощался Жакмор.
Он посмотрел на ловца, уплывающего по муаровой глади красной воды, и пошел своей дорогой. Белая церковь – куриное яйцо в птичьем гнезде – была уже недалеко. Он дошел до нее, быстро поднялся по лестнице из семи ступенек и вошел внутрь. До разговора с кюре ему хотелось осмотреться.
XVI
Сложное переплетение балок и перекладин поддерживало черное шиферное покрытие яйцевидного нефа. Перед Жакмором возвышался алтарь из темного гранита с культовой утварью зеленого цвета. Между двумя подпорками справа смутно вырисовывался белый силуэт нового массивного амвона с открытыми ставнями.
Жакмору еще никогда не доводилось бывать в такой хитроумно выстроенной церкви, яйцевидной формы, без каменных колонн, без арок, без пересекающихся стрельчатых сводов, без стюка и стука и раздумий о завтрашнем дне. Причудливо скрепленные деревянные панели змеились эдакой геодезической арматурой вдоль мощных стен. Основные панели были покрыты тщательно вырезанными барельефами, глубокими и одноцветными, насколько можно было угадать в полумраке, таинственно блестели глаза святых, чертей, змей. Внутреннее пространство нефа пустовало. Благодаря овальному витражу над алтарем распылялся ядовитый ультрамарин. Без него церковь погрузилась бы в полный мрак. По обе стороны от алтаря дрожали огоньки двух многорожковых лампад, их затухающие нимбы едва рассеивали церковные сумерки.
Толстый ворох соломы устилал пол перед входом в алтарь. Жакмор прошел вперед. Его глаза привыкли к темноте; справа, за алтарем, он различил серый проем открытой двери и направился к ней, решив, что там находится ризница и покои кюре.
Он открыл дверь и попал в маленькую вытянутую комнату, заполненную шкафами и еще какими-то предметами. В глубине таилась еще одна дверь. Из-за нее доносился чей-то шепот. Жакмор три раза постучал по деревянной стене.
– Можно войти? – спросил он вполголоса.
Разговор за дверью затих.
– Войдите, – услышал Жакмор.
Он принял приглашение и открыл вторую дверь. Кюре беседовал с ризничим. При виде Жакмора они встали.
– Здравствуйте, – сказал Жакмор. – Господин кюре, не так ли?
– Здравствуйте, – ответил кюре.
Это был жилистый мужчина с худым лицом, глубоко утопленными черными глазками и приросшими к ним сверху густыми мохнатыми бровями. Говорил он, скрещивая худые длинные руки, а передвигался, как заметил Жакмор, слегка прихрамывая.
– Я бы хотел с вами поговорить, – начал Жакмор.
– Говорите, – ответил кюре.
– Я по поводу крещения, – пояснил Жакмор. – Вы смогли бы в воскресенье?
– Это моя работа, – сказал кюре. – У каждого – своя.
– В доме на скале родились тройняшки, – продолжал Жакмор. – Жоэль, Ноэль и Ситроэн. Их надо окрестить не позже воскресенья.
– Приходите на воскресную мессу, – сказал кюре. – Там я назначу вам время.
– Но я никогда не хожу на мессы, – возразил Жакмор.
– Тем более, – нашелся кюре. – Для разнообразия. Развлечетесь. Хоть кому-то покажется оригинальным то, что я говорю.
– Я – против религии, – сказал Жакмор. – Хотя и признаю, что она может быть полезной в деревенских условиях.
Кюре усмехнулся.
– Полезной!.. Религия – роскошь, – сказал он. – А эти скоты хотят извлечь из нее какую-то пользу.
Он гордо выпрямился и принялся мерить комнату хромыми нервными шагами.
– Но я не допущу! – прикрикнул он. – Моя религия останется роскошью!
– Я хотел подчеркнуть, – поспешил объяснить Жакмор, – что именно в деревне слово кюре может оказаться очень значимым. Направлять грубые крестьянские умы, указывать им на совершаемые ошибки, открывать им глаза на опасность мирских соблазнов, сдерживать и усмирять их низменные инстинкты… Не знаю, вы в курсе того, что происходит в этой деревне… Я… гм… я приехал недавно и не хотел бы ни выступать в качестве судьи, ни шокировать вас своей реакцией на то, что вам наверняка кажется естественным, поскольку существует уже столько времени… ну… кюре мог бы, например, с амвона клеймить воровство и осуждать чересчур поспешные половые связи молодых прихожан, стараясь не допустить, чтобы разврат и сладострастие завладели его округом.
– Приходом, – поправил его ризничий.
– Приходом, – оторопело повторил Жакмор. – На чем я остановился?
– Не могу знать, – оборвал его кюре.
– Ладно, а эта ярмарка стариков, – наконец решился Жакмор, – это просто безумие!
– Вы в каком веке живете?! – воскликнул кюре. – Ярмарка стариков? Какое мне, сударь, дело до ярмарки стариков? Эти люди страдают… Страждущие на земле, да обретут часть Царства Небесного. Сами по себе страдания не бесполезны, но меня в принципе не устраивают причины этого страдания. Меня коробит оттого, что они страдают не по-божески. Это просто скоты. Я ведь вам уже говорил. Для них религия – средство. Скотский материализм…
Он постепенно оживлялся, в маленьких глазках то и дело сверкали гневные молнии.
– Они вступают в храм победителями. То же мне, явление – вот плоть моя, вот кость моя! А знаете, что они у меня просят? Чтобы хорошо рос святокос. На благодать им наплевать! Она у них уже есть! У них есть Слява! Я буду бороться до конца, но не отступлюсь! Я не буду взращивать их святокос! Слава богу, у меня еще остались верные друзья. Их мало, но они меня поддержат. – Он усмехнулся. – Приходите в воскресенье и увидите… Увидите, как плоть плотью вышибают. Я заставлю этих скотов взглянуть на самих себя со стороны. Их пассивность столкнется с еще большей пассивностью… И от высеченной искры возгорится тревожное пламя, которое обратит их в лоно Церкви… роскоши!.. Той роскоши, право на которую даровано им всемилостивым Господом.
– А что же с крещением? – напомнил Жакмор. – В воскресенье после обеда?
– После мессы я уточню время, – повторил кюре.
– Хорошо, – сказал Жакмор. – До свидания, господин кюре. Меня восхитила ваша церковь. Любопытная конструкция.
– Любопытная, – согласился кюре. И опустился на стул с отсутствующим видом.
Жакмор вышел через уже знакомую дверь. Он чувствовал себя немного утомленным.
«Ох уж эта Клементина… с ее изнурительными поручениями, – думал он вслух. – Скорей бы тройня подросла. А еще эта история с принудительной мессой…»
Наступал вечер.
«Принудительная месса, это просто возмутительно!»
– Возмутительно, – подтвердил большой черный кот, сидевший
