Я тебе вот что скажу, Николай Фёдорович. Что касается Курской битвы, то неодновременное использование в оборонительном сражении стратегических резервов позволило лишь сорвать наступление врага. Конечно, в той сложной обстановке наша победа бесспорна и велика. Но имевшиеся у нас резервы позволили бы нам достичь больших результатов. — Иван Степанович пристально смотрел в лицо Ватутину, словно хотел что-то прочесть на нём. — По твоим глазам вижу, что со мной ты не согласен, но за то я тебя и ценю, что ты твёрдо стоишь на своей позиции, хотя, на мой взгляд, она ошибочна.

Генерал Ватутин достал папиросы и закурил. Предложил Коневу, но тот отказался.

— Успею ещё наглотаться горького дыма, — усмехнулся он.

Сделав несколько затяжек, Ватутин прошёлся по комнате. А Конев ждал, что он скажет на его последние слова. Наконец Ватутин подал голос, и этот голос слегка разочаровал Конева:

— Когда мне звонил Сталин и мы с ним заговорили о белгородско-харьковской операции, я доложил ему, что танковая армия Ротмистрова здорово выручила наш Воронежский фронт. Танки Ротмистрова совершили почти трёхсоткилометровый марш, чтобы прибыть на заданный рубеж, и с ходу вступили в сражение. Я даже чуточку позавидовал командарму 5-й гвардейской танковой. «Я разделяю ваши чувства, — ответил мне Верховный. — Но кое-кто не согласен с решением Ставки помочь вашему фронту разделаться с прорвавшимися в глубокий тыл немецкими фашистами». Хотя Верховный и не назвал тебя, Иван Степанович, но я понял, что он имел в виду командующего Степным фронтом.

— Возможно, — заметно смутился Конев.

— Разрешите, товарищ командующий? — В дверях стоял начальник штаба фронта генерал Иванов.

— Заходи, Семён Павлович, я только что хотел тебя пригласить. К нам прибыл генерал Конев, чтобы обменяться мнениями о белгородско-харьковской операции. Принеси нам оперативные карты, над которыми мы с тобой работали.

— Я мигом! — коротко бросил Иванов и скрылся за дверью.

Пришёл он минут через пять, положил карты на стол, но, прежде чем сесть, учтиво поздоровался с Коневым. — Как поживает мой коллега генерал Захаров?

— Трудится в поте лица. Штабное дело он любит и готов ночами сидеть над оперативными документами. — Конев пристально смотрел на карту, потом перевёл взгляд на Ватутина. — Я начну с того, что 53-я армия генерала Манагарова с корпусом генерала Соломатина будет наступать вдоль Белгородско-Харьковского шоссе. Она и нанесёт главный удар в направлении Дергачей. — Конев показал это место на карте.

— Если 53-я армия наносит главный удар на Дергачи, — заметил генерал Ватутин, — то она должна выйти на линию Ольшаны—Дергачи. Стало быть, сменит на этой линии армию генерала Жадова?

— Непременно. Ты, Николай Фёдорович, верно добавил, — сказал довольный Конев. — Далее. — Он едва ли не до боли сжал губы, но тут же их разжал. — 7-я гвардейская армия генерала Шумилова будет двигаться из района Пушкарного на Бродок, свой главный удар она нанесёт на Циркуны, а частью сил из района Забировки станет наступать на Муром и далее на Терновое.

— А почему туда? — не понял генерал Иванов.

— Чтобы помочь 57-й армии форсировать реку Северский Донец в районе Рубежного, — пояснил Конев. — По опыту знаю, что при форсировании водного рубежа надо, чтобы кто-то тебя прикрывал.

— А что, 57-ю армию Юго-Западного фронта уже передали Степному фронту? — спросил генерал Иванов.

— Пока нет, но если она останется в составе Юго-Западного фронта, эта задача по-прежнему возлагается на неё. И потом, я не думаю, что Верховный мне откажет.

— А вдруг откажет? — усмехнулся Ватутин. — Ты же знаешь не хуже меня, что Сталин порой весьма крут с нашим братом.

«Намекнул, что в сорок первом, когда наши войска оборонялись под Москвой, Сталин обвинил меня, что плохо командую, и хотел отдать под суд, но меня спас Жуков», — подумал Конев, но Ватутину ничего не сказал.

— Я это учёл. — Конев посмотрел на карту и обернулся к Ватутину. — Если 57-я армия не будет передана моему фронту, то она с подходом в район Мурома 7-й армии генерала Шумилова, героя Сталинградской битвы, перейдёт в наступление...

— А что ты скажешь, Иван Степанович, о харьковской операции? — спросил Ватутин.

Конев улыбнулся.

— Что, не веришь в мой успех? Не сочти это за бахвальство, но в Харькове фашистам недолго осталось хозяйничать. Ты, должно быть, не забыл, что наши войска уже дважды сражались за Харьков. Первое наступление провели войска Юго-Западного и Южного фронтов в мае сорок второго года, однако ничего из этого не получилось, так как наступление было недостаточно подготовлено. В феврале сорок третьего снова началось освобождение Харькова, и это сделали войска Воронежского фронта. Но враг перегруппировал свои силы, подтянул свежие резервы, начал контрнаступление, и в середине марта Харьков пал. Я всё это учёл, Николай Фёдорович, и если возьму Харьков, а в этом я ничуть не сомневаюсь, то уже не отдам врагу этот промышленный украинский город. Это, скажу тебе больше, стало делом моей чести.

— Даже так? — заулыбался Ватутин.

А генерал Иванов добавил:

— Вы учли опыт и уроки предшествующих операций, чтобы действовать наверняка?

— Да, мои дорогие коллеги, — твёрдо заявил Конев. — Я долго размышлял, находясь на НП генерала Шумилова, откуда лучше нанести главный удар по городу. Прикидывал плюсы и минусы, прицеливаясь к Харькову со всех сторон, и наконец решил: наиболее выгодным направлением является северо-западное, там находится армия генерала Манагарова, она же и нанесёт по врагу главный удар.

Ватутин долго смотрел на карту, что-то подсчитывал в уме, потом вскинул голову и, глядя на своего гостя, произнёс:

— В таланте тебе, Иван Степанович, не откажешь — я тоже выбрал бы это направление. Почему?

— Подступы к городу просматриваются лучше, лес, высоты, с которых хорошо виден Харьков, а не здания из бетона, которые следовало разрушать артогнём. Но, — вдохновенно продолжал Конев, — вместе с армией генерала Манагарова будут наступать и танки генерала Ротмистрова... Ну, что скажешь, Николай Фёдорович?

— Пожалуй, так оно будет надёжнее, — веско отозвался Ватутин. — Но ты не забыл, что Ротмистров со своими танками всё ещё находится на Воронежском фронте?

— Не забыл, коллега. — Конев снова добродушно улыбнулся. — Для проведения харьковской операции