Нью-Йорке. Но акцент у него до сих пор прежний, как у парнишки с фермы. Хотя костюм его стоит, наверное, как весь мой дом. А потом оглядел меня так презрительно и спрашивает: «А ты, значит, обычный коп? Вот где нынче служат офицеры флота?» Господи, что тут ответишь, Вивиан? Я просто кивнул. А он такой: «У тебя хоть табельное оружие есть?» Я в ответ сморозил какую-то глупость, типа: «Да, но стрелять еще ни разу не приходилось». А он мне: «Да где уж тебе, Трясучка. Ты всегда был тряпкой». И ушел.

– Пусть катится ко всем чертям! – выпалила я и сжала кулаки.

Меня захлестнула такая мощная волна ярости, что шум в ушах – пульсация прилившей к вискам крови – на минуту заглушил рев двигателя самолета, заходившего на посадку прямо перед нами. Мне захотелось выследить Тома Денно и вцепиться ему в глотку. Да как он посмел?! А еще хотелось обхватить Фрэнка обеими руками, обнять, утешить – но я не могла, поскольку война так его искалечила, что отняла даже шанс найти утешение в объятиях любящей женщины.

Так жестоко и так несправедливо.

Я вспомнила, как Фрэнк рассказывал мне о дне атаки. Когда взрывной волной его выбросило за борт, он всплыл на поверхность и очутился в мире, объятом пламенем. Горела даже морская вода – по ней тянулась пленка пылающего топлива. Пропеллеры упавшего самолета раздували огонь, как кузнечные мехи, с новой силой опаляя тонущих людей. Фрэнк сообразил: если сильно барахтаться, то вокруг образуется небольшое водное пространство, куда пламя не распространится. Так он и делал почти два часа, наполовину уже обгорев, – отталкивал от себя огонь, пытаясь оградить от пылающего ада свой маленький кусочек мира. В тот момент я поняла, что все эти годы Фрэнк занимался тем же самым. Пытался найти безопасное место в мире. Место, где он перестанет гореть.

– Том Денно прав, Вивиан, – сказал он. – Я всегда был тряпкой.

Мне жутко хотелось утешить его, Анджела, но как? Что я могла ему дать, кроме своего присутствия и готовности выслушать его ужасный рассказ? Мне хотелось сказать, что он герой, что он сильный и храбрый, а Том Денно и остальные из «Клуба семьсот четыре» ошибаются. Но я знала, что это не поможет. Он не услышит меня. Не поверит моим словам. Но я должна была хоть что-то сказать, ведь Фрэнк невыносимо страдал. Я зажмурилась и попыталась придумать правильные слова. Но потом просто открыла рот и заговорила, слепо надеясь, что судьба и любовь подскажут мне нужные фразы.

– Ну и что? – сказала я. – Даже если он и прав, какая разница?

Я говорила громче и резче, чем собиралась, и Фрэнк удивленно повернулся ко мне.

– Даже если это правда, Фрэнк, и ты тряпка? Если ты вообще не создан для войн и сражений?

– Это и есть правда.

– Ладно, допустим. Давай предположим, что так и есть. И что это означает?

Он молчал.

– Что это означает, Фрэнк? – настаивала я. – Отвечай. И ради бога, убери ты руки с проклятого руля. Мы никуда не едем.

Он наконец отпустил баранку, сложил ладони на коленях и уставился на них.

– Допустим, ты тряпка, Фрэнк. Что это значит? Скажи мне.

– Значит, что я неудачник. Не мужчина. – Он говорил так тихо, что я еле разобрала его ответ.

– А вот и нет, Фрэнк, ты ошибаешься, – заявила я, как никогда в жизни уверенная в собственных словах. – Ты ошибаешься, Фрэнк. Это вовсе не значит, что ты не мужчина. А знаешь, что это на самом деле значит? Ровным счетом ничего.

Он растерянно заморгал. Прежде я ни разу не говорила с ним таким тоном.

– Послушай-ка меня, Фрэнк Грекко, – сказала я. – Если ты трус – предположим чисто теоретически, что так и есть, – это ничего не значит. Возьмем, например, мою тетю Пег. Она алкоголичка, не умеет себя контролировать. Выпивка портит ей жизнь и приносит кучу бед. И знаешь, что это значит? Ничего. Ты считаешь ее плохим человеком? Неудачницей? Вовсе нет, просто она вот такая. С ней случился алкоголизм, Фрэнк, только и всего. С нами случаются разные вещи. И мы такие, какие есть, тут уж ничего не поделаешь. Или вот мой дядя Билли – тот попросту не умел держать слово или хранить верность. Но это ничего не значит. Он был прекрасным человеком, Фрэнк, и при этом совершенно ненадежным. Но это ничего не значило. Мы все равно его любили.

– Но мужчина должен быть храбрым, – возразил Фрэнк.

– Кому должен?! – почти заорала я. – Женщины тоже должны быть скромными, а ты посмотри на меня! У меня было столько мужчин, что и не сосчитать, – и знаешь, что это говорит обо мне как о человеке? Да ничего, Фрэнк. Я просто так живу. Ты же сам сказал, Фрэнк: мир не черно-белый. Так и сказал в первый же вечер. Так приложи свои же слова к собственной жизни. Не бывает универсальных правил, которые подходят всем. У каждого своя природа. И с каждым случается нечто такое, что мы не можем контролировать. С тобой случилась война. Ты не создан для войны, ну и что? Да абсолютно ничего, черт подери. Прекрати себя терзать.

– Но крутые ребята вроде Тома Денно…

– Ты ничего не знаешь о Томе Денно. С ним тоже что-то случилось, я тебе гарантирую. Чтобы взрослый человек так накинулся на бывшего сослуживца? С такой жестокостью? О, даже не сомневайся: жизнь его тоже не пощадила. Как следует изломала. Мне и дела нет до этого засранца, но в жизни всякое случается, Фрэнк. Мир не черно-белый. Прими его и живи дальше.

Тут Фрэнк заплакал. Я и сама чуть не разрыдалась. Но постаралась держать себя в руках, потому что его слезы были гораздо важнее моих, да и позволял он их себе неизмеримо реже. В тот момент я отдала бы несколько лет жизни, лишь бы обнять его, Анджела, – именно там и тогда. Но это было невозможно.

– Так не честно, – всхлипывая, повторял он.

– Да, милый. Не честно. Но так уж случилось. Просто так вышло, Фрэнк, и это ничего не значит. Поверь, ты чудесный человек. И никакой не неудачник. Ты лучший мужчина из всех, кого я знаю. Только это и важно.

Он продолжал плакать, сидя от меня на безопасном расстоянии, как обычно. Но все-таки сумел убрать руки с руля. Все-таки сумел рассказать мне о том, что произошло. Здесь, в раскаленной от жары машине, в данный момент находился его безопасный кусочек мира – тот, куда не