десятилетия разнообразные усилия предпринимались в направлении улучшения взаимодействия и связи; увеличения числа менее громоздких и более легких тактических спутников для поддержки фронтовых командиров; создания ультрафиолетовых сенсоров для космических аппаратов военной разведки; увеличения количества и грузоподъемности малых спутников связи; улучшения параметров GPS с более высококачественными наземными антеннами и прямым вводом данных в оружие точного наведения; создания компьютерных сетей, способных объединять входные данные от множественных датчиков. Разрабатывались электрические двигатели для вывода больших грузов на геостационарную орбиту без применения многоступенчатых «ракетных поездов»; легкие солнечные батареи; стандартный многоцелевой космический «автобус», к которому оборудование для той или иной миссии пристыковывается таким же образом, как боеголовка к ракете; экспериментальный спутник для тестирования автономных навигационных систем; инфракрасные туннельные датчики, в тысячи раз более чувствительные, чем пьезоэлектрические; суперкомпьютеры; устойчивый к облучению сверхскоростной интегрированный набор микросхем. Все это и многое другое весной 1991 года находилось в процессе разработки – спустя всего несколько месяцев после того, как закончилась первая Война в заливе.

В то время журнал Aviation Week & Space Technology писал: «Развитие передовых военно-космических технологий для применения в будущих оборонных и разведывательных спутниках продолжается, несмотря на сдерживание роста военного бюджета США». На 1991 год бюджет новой Лаборатории Филлипса ВВС превышал 600 миллионов долларов, а бюджет DARPA – Управления перспективных научных исследований составлял 187 миллионов долларов, причем в следующем году эта цифра выросла до 290 миллионов долларов. Деньги на оборонные технологии текли рекой. Да, бюджет NASA был намного выше – почти 14 миллиардов долларов, но и в этой сумме значительная часть относилась к технологиям двойного назначения. Более того, как подчеркивала в 1992 году целевая рабочая группа по разработке космической политики США,

Не существуют двух промышленно-космических баз, для обороны и для гражданской космической программы: обе они питаются из одного источника <…>. Они в целом используют одни и те же промышленные мощности, требуют практически идентичных технологий, одних и тех же человеческих ресурсов, часто имеют общее оборудование и, несомненно, черпают кадры из одних и тех же академических институтов. Сохранение одной из этих баз идет на пользу другой и наоборот[477].

Неудивительно поэтому, что стоившая многие триллионы долларов война в Ираке вспыхнула в 2003 году на лучшей космическо-технологической основе, чем война предыдущая. Хотя, возможно, правильнее было бы сказать «на основе лучше подготовленных космических боевых операций».

Вторжение, случившееся двенадцать лет назад, породило множество технических усовершенствований. Система GPS теперь была полностью укомплектована спутниками. Большинство управляемых ракет связаны с GPS. Ключевые спутниковые данные могли передаваться непосредственно пользователям, минуя занимавшее много времени прохождение через прослойку аналитиков. Каждые два-три часа по меньшей мере один из многочисленных спутников наблюдения проходил над районом боевых действий и фотографировал его. Даже если вы располагали непрерывным видео, полученным со стратегически размещенного геостационарного спутника, его разрешение недотягивало до разрешения обычного разведывательного спутника, орбита которого проходила в сотню раз ближе к поверхности. Вдобавок теперь стало значительно больше более эффективных наземных спутниковых станций с шириной полосы пропускания вшестеро больше, чем прежде, и легкие приемники GPS в количестве, достаточном для того, чтобы снабдить по крайней мере одним пехотный взвод из девяти человек.

Но в своем интервью журналу Aviation Week & Space Technology, данном вскоре после окончания операции «Свобода Ирака» – после первых 26 дней вторжения 2003 года, – старший офицер космических войск в Центре управления совместными действиями авиации в Саудовской Аравии подчеркнул не только и не просто технические, но в первую очередь организационные улучшения: «В целом в наши намерения входило комплексное воздействие на боевое пространство. <…> Применение космических средств не было самоцелью; космические средства, объединенные со всеми остальными, служили элементами “цепочки уничтожения”»[478]. Примерно в это же время, обращаясь к членам Комиссии Палаты представителей по делам вооруженных сил, заместитель министра обороны Пол Волфовиц сказал почти то же самое:

Наш подход к операции «Свобода Ирака» отражает концепцию «боевого пространства», идущую на смену концепции «поля боя».

На прежних полях сражений мы концентрировали силы и добивались взаимосвязи путем разрешения возникающих спорных вопросов, а не путем объединения сил; мы вели относительно симметричную «войну на истощение»[479].

В новом боевом пространстве, объединившем воздух, землю и море – а также космическое пространство и электромагнитный спектр, – мы концентрировали информацию и знания, использовали формирования меньшего размера, в которых быстрыми и асимметричными методами эксплуатировали как летальные, так и нелетальные средства и проводили операции деморализующего воздействия, направляемые гибкими и динамическими структурами управления войсками. В таком синергетическом, взаимоусиливающем боевом пространстве каждый военнослужащий обретает большую силу воздействия, достигает лучших результатов и получает большую защищенность от действий врага[480].

В этих словах есть нечто большее, чем просто маркетинговая риторика и стремление показать товар лицом. Если не обращать внимания на их молодецкую воинственность, надо признать, что за время, которое прошло между «Бурей в пустыне» и «Свободой Ирака», уровень комфорта американских командиров действительно поднялся: возможности, предоставляемые космическими средствами, воплотились в еще большую скорость обработки информации и еще более быструю и надежную связь на всех стадиях кампании. Чтобы реализовать новый подход к военному искусству, примененный в операции «Свобода Ирака», в рамках различных служб в районе боевых действий в 21 пункте на территории США и в 15 пунктах за рубежом были задействованы 33 000 человек, подготовленных к работе с космической техникой. Сочетание этих человеческих ресурсов с техническими принесло беспрецедентные результаты. Как подытожил – простим ему некоторые преувеличения – Энтони Кордсмен, ведущий аналитик в области национальной безопасности,

…это была первая полномасштабная война, в которой Соединенные Штаты могли круглосуточно применять разведывательные спутники и измерительные датчики по всей площади театра военных действий, а также первый крупный конфликт, в котором они могли воспользоваться преимуществами полного круглосуточного покрытия земного шара системой спутников глобального позиционирования (GPS).

У Соединенных Штатов и Британии не было тотального господства в космосе. У Ирака имелся доступ к спутникам телевизионной ретрансляции, перед войной он закупил большое количество спутниковых фотографий <…> и мог на коммерческой основе пользоваться спутниковой системой глобального позиционирования.

Однако преимущество Коалиции во всех областях пространства было столь подавляющим, что по сравнению с этим возможности Ирака оставались ничтожны. <…> Диапазон космических коммуникаций и средств сбора данных, гигантские ресурсы, которые Соединенные Штаты смогли мобилизовать для ведения глобальных военных операций, позволили США достичь почти мгновенной связи между командным управлением и сбором, обработкой и распространением разведданных. В то же время система GPS позволила США и Британии четко определять положение своих и вражеских частей и как определять цели, так и сопровождать к ним дистанционно управляемые боеприпасы[481].

Принесло ли возрастание космической