— И вам доброго утра.

— Суп твой. Я пошел, — старик положил тарелку на тумбочку и уже было начал разворачиваться…

— Стой. Как я тут оказался и кто платит за суп?

— Тебя вчера вечером занесли мужики из города. Вид у тебя, конечно, был так себе. Черноволосая оплатила твое пребывание здесь на две недели вперед, дала денег, чтоб я тебе есть носил. Срать сам будешь ходить! И только попробуй в постель это сделать! — дед краснел и плевался, произнося каждое слово. Я настолько не ожидал таких приятных слов от него, что просто промолчал. Он еще немного постоял, тупо глядя на меня, видимо, ожидая чего-то колкого в ответ, но, не дождавшись, ушел.

Побыть одному у меня не получилось и пять минут. В дверь постучали.

Это были господа полицейские и снова в гражданском.

— Гражданин Марков, потрудитесь ответить, почему вчера вечером вас принесли граждане Прорубков и Переградкин, мягко выражаясь, слегка побитым? — говорил майор.

— Подрался наверно.

— Подрался? Притом что ушибов на лице у вас нет? А какого, простите, вы делали в старой школе? Вы там с духами дрались?

— Ха, а как вы догадались?

Менты переглянулись.

— Значит так, сегодня же к вам вызову врача, он вас осмотрит и скажет, с чем связаны ваши травмы. А как выздоровеете, мы осмотрим вашу машину, есть у меня ощущение, что там что-то полезное.

Неплохая у тебя интуиция, офицер. Менты не прощаясь ушли. Я взял чашку с супом и стал есть. Снова раздался стук. В комнату вошла Агнесс.

— Я слышала, ты теперь дальше туалета ходить не можешь. Отыграться хочу, — Агнесс достала из-за спины шахматную доску и показала мне.

Коридор качался из стороны в сторону. В окна бил холодный белый свет от грозы. Меня бросало то к одной стене, то к другой. Идти по узкому черному коридору было тяжело. Я остановился у картины с кораблем. Шторм на картине пытался опрокинуть корабль, но тот сопротивлялся. Вода стала выливаться из картины, заливая пол коридора. Каюта, в которой я смотрел телевизор, промокла от штормовых волн. Вода была повсюду. Она обволакивала мое тело, окутывала стены каюты, отползала от разных предметов и вновь примыкала к ним. Я встал и пошел к двери. Но открыть не успел, огромная волна окатила меня с ног до головы, и я упал. Открыв глаза, я на мгновение увидел дуб и услышал шепот. Он не звал меня, скорее наоборот — отталкивал. В ясном белом небе резко раздался гром и только потом ударила молния. Я оглянулся и оказался посреди озера. Оно было будто замерзшим, но только лед этот был черный. Лед, казалось, издавал странные звуки: он потрескивал, отдавал эхом от несуществующих стен. Я наклонился послушать, поднес ухо к самому озеру. Тишина. Манящая и зловонная. Я отпрянул ото льда и посмотрел в свое отражение. Все закружилось, стало вращаться, будто я в центрифуге. И вот уже я смотрю на самого себя, но с другой стороны. Обернувшись, я оказался во тьме. Но она была живой. И смотрела на меня. Смотрела на меня своими невидимыми глазами. Смотрела в самую душу. Запоминала, вынюхивала, слышала меня. Я ощущал холодное касание ее незримого взгляда. Тьма. Не она, но Оно. Страх. Тревога. Неизбежность. Я ничего не мог поделать: ни дергаться, ни бежать, ни крутиться в бесконечном пространстве. Не мог осознать себя, увидеть или почувствовать, понять, что я жив, что я существую. Но мог ощутить этот взгляд. Совершенно недобро настроенный. Ощутить на себе. Ощущать — значить быть…

Открыв глаза, я не сразу понял, что не могу пошевелиться. Сонный паралич? Что ж, тогда нужно просто подышать. Так я и сделал. Меня отпустило. Я поднялся и сел на кровать. М-да… ненавижу такие сны. С моей работой не удивительно, что такое снится. Но это сновидение явно было не простым.

Целую неделю я только и делала, что спал, ел и гулял по мотелю. Как оказалось, у меня не перелом — всего лишь трещина, тем не менее я отбил себе легкие и печень. С сотрясением же попал в точку, потому к моему заслуженному списку действий нужно еще прибавить: блевал. Агнесс заходила ко мне утром и перед сном. Отыграться у нее так и не получилось, но на поражение она реагировала спокойнее. Последние два дня я даже мог позволить себе небольшие физические упражнения. Короче, скука.

Завтракать я не стал. Вместо этого решил прогуляться. Играть с моей целеустремленной подругой мне не хотелось совсем, а она вот-вот должна была зайти.

Не успел я пройти и пяти шагов от двери своего номера, как заметил нечто знакомое. Что-то, что я видел только что, но не в реальности. Картина висела над тумбочкой. Огромная каравелла, борющаяся с морем, казалось, вот-вот будет побеждена безжалостным штормом.

— Это не случайно. — Я стал принюхиваться к картине, ощупывать ее пальцами, осматривать стену за картиной. Ничего. Никаких признаков паранормального. Кроме, разве что, странного пошептывания. Прямо за картиной. Я постучал. Шепот не прекратился, наоборот, стал сильнее. Я пошел на него. Он вел меня на второй этаж. В холле было, как всегда, пусто, даже старого ворчуна не было видно. Лестница, коридор, налево… Снова закрытая дверь. Взломать или нет? Еще чуть-чуть и я готов был разобрать слова, что слышал в голове…

— Пошел отсюда! — завонял знакомый мне старческий скрипучий голос.

— Да кто-то шепчет так, что людей будит.

— Не понял меня? Сейчас со всеми своими вещами на улицу пойдешь.

Я посмотрел старику в его упертые глаза. Он злился. А еще боялся. Что там за дверью, старик? Я не стал давить на него и молча ушел. Нужно будет проверить дверь ночью, когда старый уснет.

Так я и сделал. Полдня гулял по лесу. К полднику вернулся в номер, читал здешние книги: что-то детективное. А ближе ко сну, как всегда, пришла Агнесс и заставила поставить ей мат. Надо отдать ей должное, каждый раз она применяла различные тактики, но, к ее несчастью, все комбинации я знал, как свои пять пальцев. Немного погундев на меня, она вышла из комнаты. Я потушил свет и стал ждать, пока дом уснет. Долго ждать не пришлось. Расписание всех жильцов, а таких было всего два (из постоянных), я выучил наизусть. Ближе к часу ночи я тихонько вышел из номера, прихватив лишь фонарик.

Сначала стал прислушиваться к картине. Ничего. Тихо. Пошел дальше. Перед подъемом на второй этаж, проверил, спит ли старик. В его каморке тихонько шипел телевизор, а сам старча храпел