Боже, хороший мой, в себе всё носит, а я и знать не знала. Ну кто так делает? У всех есть пределы.

Снова прошу прощения, и мы, наконец, миримся. Я уговариваю его беречь здоровье и не переживать так уж сильно:

— У меня ведь есть работа, Марк. В крайнем случае ты можешь уволиться.

— И сесть тебе на шею? — смеется он, ероша мои волосы.

Расплываюсь в улыбке, уклоняясь от его рук:

— Думаю, какое-то время точно протянем, я как раз получила отличный аванс. Возьму еще подработку. Да ладно тебе, прорвемся. Марк, мои иллюстрации будут в книжках, которые продаются по всему миру. По всему, — повторяю и развожу руками, как бы показывая, насколько огромен мир. — Прокормимся. Главное, держаться вместе. Мы же семья. Я тебя люблю.

Он качает головой, гася смешок.

— Ты как солнышко в моей жизни. С тобой я молодею.

Это наша кодовая фраза. Когда Марк нуждается в ласке, произносит, что молодеет со мной. Я тут же выпаливаю привычное:

— Ты не старый, куда еще молодеть?

— Ночами тусоваться по барам сил нет, прошу прощения.

— У меня тоже нет. Это так, разовая акция. Прорвемся.

Во мне столько уверенности и тепла, что хочется укутать мужа, защитить, позаботиться. Раньше в этом надобности не было, но сейчас от мысли быть полезной — внутри все расцветает.

— Лучик мой, — умиляется Марк. Целует в лоб. — Давай спать, у меня закончились силы ругаться.

— Давай, я ужасно устала. Длинный, бесконечный, изматывающий день. И Марк! — окликаю, когда он встает и направляется в сторону ванной. — Мы семья. И мы справимся. Ты понял? Если на тебя будут давить — увольняйся. Серьезно.

— Кристинка, — качает он головой, — моя смелая девочка. Знать бы еще, что у тебя работа сохранится после моего увольнения.

Марк идет в ванную, а я на миг задумываюсь.

— В смысле сохранится? А что с ней не так?

Он как-то странно улыбается, опять качает головой и закрывает за собой дверь.

Вся былая бравада успешного иллюстратора и сильной женщины слетает, как шелуха, и мне снова холодно. Поджимаю колени, обхватываю их покрепче.

И так и эдак кручу в голове сказанное Марком. Он никогда не бросает слов на ветер, а я никогда не была дурой. С каждой секундой становится страшнее.

Я рисую, сколько себя помню, с самого раннего детства. Отец обожал мои картины, но при этом был категорически против, чтобы я выбрала себе творческую профессию. Его сестра-художница стала наркоманкой. Наверное, мне передался ее талант, но не характер. Тем не менее отец так сильно за меня боялся, что сделал все для того, чтобы я выбрала другую профессию. Мне нравилось его впечатлять, но и мечту в глубине души я сохранила. И как только пустила ее в свою жизнь, лишь только стала посвящать ей свое время — увидела успех.

В социальной сети «Иллюстратор» на меня стали подписываться коллеги, одаривать комплиментами. Это было… боже, едва я начинаю об этом думать, как кожа покрывается мурашками. Я была абсолютно счастлива, и Марк меня в этом поддерживал.

Что означает его загадочный взгляд? Почему моя работа не сохранится, если его уволят? Он ведь… не мог купить мне это место?

Я подготовила и прислала издательству огромное портфолио, делала задания. Выложилась как никогда, потому что безумно хотела эту работу. А потом, когда я ее получила, Марк купил ящик шампанского. Мы его, конечно, до сих пор не допили, но это было так празднично и здорово!

Муж был моей опорой, моим вдохновением, я могла заявить с уверенностью, что без него бы ничего не добилась, но в глубине души слукавила бы. Я гордилась собой и обожала ту девушку, которой стала рядом с Марком.

А теперь получается, что он… купил мне рабочее место?

В груди бахает гулко, глаза жжет, словно туда песка насыпали. Это не слезы, это пепел, тот самый, которым меня засыпало еще в начале вечера. Качели такие сильные, что на затылок давит.

Осознание сперва накрапывает дождиком, затем проливается ливнем.

Я, наверное, такой смешной выглядела, когда обещала Марку помочь, заверяла, что поддержу при необходимости материально. А он слушал и знал, что без него я… никто. Пустое место. Потому что даже работу он мне купил.

Мы вообще хотя бы вырвались в плюс в этой сделке?

Когда Марк выходит, мне так дурно, что сил нет ни на что. Сижу и сжимаюсь в комочек. Муж обнимает, я вцепляюсь в его шею и зажмуриваюсь, умоляя о поддержке. Догадка — убила молнией, размазала, испепелила. Я думаю о том, что, возможно, об этом все знают. И Светлана, и Малика. Догадываются мои коллеги, с которыми я так здорово общаюсь в последнее время. Знают и обсуждают за спиной. Что мою работу мне купили.

Купили.

— Ну тише-тише, Кристин, — шепчет Марк. — Ты моя девочка, мой лучик. Ты чего?

— Не надо было так делать, — шепчу я. — Пожалуйста, никогда больше так не делай. Я себя ужасно чувствую сейчас.

— Они все дебилы, Кристин. Мне виднее, кто самая талантливая и лучшая девочка. Ты меня любишь? Уважаешь? Ну и вот, мне виднее.

Дрожу.

— Для меня ты самая-самая. Особенная. Несравненная. Они ничего не понимают, и я сделал то, что было нужно. Чтобы ты оказалась на своем месте. К тому же я тебе был должен за разрыв контракта с тем писателем-извращенцем, который мечтал залезть тебе под юбку.

Киваю. И снова дрожу. Трясет некоторое время, я не в силах успокоиться. Чувствую вину, растерянность, благодарность и одновременно злость на Марка. Такой странный коктейль чувств. Имею ли я право злиться? Он большой человек, его жена обязана быть успешной. Хотя бы с виду. Он всегда поступает рационально.

Я засыпаю в слезах на его груди, а утром, когда присаживаюсь на подушке и первым делом тянусь к телефону, вижу, что экран горит, хотя сообщений нет. Марк только-только ушел в душ. Он смотрел мой телефон? Листал сообщения?

В нашей семье нет друг от друга паролей, но обычно он не заглядывает. Если бы я не удалила номер Баженова, Марк бы непременно его увидел и мы бы снова поругались.

А после вчерашнего открытия у меня, честно говоря, совсем нет сил противостоять и что-то доказывать.

Глава 8

— Ты ничего не ешь, а я потратился. — Баженов произносит это с легкой улыбкой.

Интонация — упрек, но смысл фразы забавит изрядно. Нам еще не приносили