Каллист мрачно усмехнулся. – Ага. А когда ты поймешь всю глубину своих заблуждений, я готов предложить тебе великолепный замок в Доминарии с прекрасным видом на горы. Дешево.

И вновь они пошли в тишине. По мере того, как путники неумолимо отдалялись от Аварика, их окружение становилось все грязнее и мрачнее. По крайней мере, лачуги Аварика ни на что не претендовали; эти же дома изо всех сил старались потягаться со зданиями куда более роскошных окрестных районов. В каменных стенах были прорезаны узкие окна и высокие сводчатые дверные проемы, но камень потрескался и покрылся птичьим пометом, ставни покосились, а двери сгнили. Паутина занавешивала окна плотнее, чем шторы, а звуки, производимые немногочисленными жильцами, были робкими и торопливыми. Брусчатку покрывал разноцветный ковер плесени, которая пышно разрослась на стоках и отходах, никогда не видя солнца.

Каллист, поглощенный кошмарным зрелищем заброшенных, погибающих домов, и вдобавок наполовину ослепленный моросью, висевшей в воздухе подобно туману, едва не выскочил вон из кожи, когда сзади в плечо ему вцепилась рука Лилианы.

– Лилиана, какого…

– Тсс! – ее шепот заставил Каллиста замолчать скорее, чем любой крик. – Слышишь?

Да, теперь он тоже это слышал, и проклинал себя за невнимательность. Под землей, в канализационных туннелях, били барабаны. Дюжина или около того.

– Помойные гоблины, – пробормотал Каллист. Рука его уже легла на рукоять палаша.

– Ничего не понимаю, – чародейка чуть отступила, давая Каллисту возможность вытащить клинок из ножен. – Я думала, они не вылезают днем.

– Так и есть.

Голос Каллиста стал отстраненным. Какая-то смутная мысль не давала ему покоя. Что-то, связанное с барабанами, о чем он когда-то услышал от Джейса в рассказе про крысолюдей Камигавы…

– Лилиана, – внезапно в горле у Каллиста пересохло. – Мне кажется, тут есть вещи пострашнее гоблинов…

Неизвестно, откуда появилась эта тварь. Быть может, гоблинские шаманы или те бесноватые исчадия ночи, которые порой повелевали ими, призвали ее из ядовитых болот, служивших им домом, сотворив тело, разум и душу из плесени, человеческих отходов и гниющих едких отбросов? А может, примитивный зов барабанов был услышан гораздо дальше, в далеких мирах, и некая порочная душа явилась сюда, воплотившись в том, что ей смогли предложить в качестве оболочки?

В конце концов, это было неважно. Бой барабанов становился все более исступленным, и вместе с ним из сточной канавы поднимался ужас.

Зловонная волна болотного газа была его глашатаем, комья ила и лужи слизи – его почетным эскортом. Взметнувшись выше дома, мимо которого Лилиана и Каллист только что прошли, он пополз вдоль ливневого стока, разинув челюсти в беззвучном реве. Густая грязь и вонючая жижа сочились из его тела и растекались вокруг, всякий раз обнажая новый слой гнили. Его лапы были сломанными досками, когти – обломками камня и ржавыми гвоздями, а клыки в пасти, напоминавшей смрадную пещеру, – осколками грязного стекла. Все самое омерзительное, что было в Равнике, все нечистоты, плавучий мусор и падаль, собрались воедино, чтобы породить ужасную, первобытную жизнь. И ненависть.

И голод.

Непонятные звуки, доносившиеся из домов вокруг, переросли в вопли ужаса. Послышался топот ног, захлопали двери. Бедняки спешно искали более надежное укрытие, спасаясь от непостижимой угрозы. В старые времена, времена порядка и закона, помойное отродье было бы тут же встречено в штыки бойцами Лиги Войеков, или, по крайней мере, силами какой-нибудь другой из великих гильдий. Но сейчас подобной защитой располагали лишь те округа, которые могли позволить себе иметь собственную стражу или платить грабительские подати преемникам Легиона. Здесь же, в краю обездоленных, больных и покинутых, никому ни до чего не было дела.

Каллист, чей разум помутился от ужаса, отреагировал почти бессознательно. Одной лишь силой инстинктов он сотворил магическую пелену и бросился на чудовище с клинком наперевес. Каким бы слабым магом он ни был, его отчаянная иллюзия должна была на время сделать его невидимым, позволив незаметно добежать до колышущейся массы и выиграть бесценные секунды, чтобы рубануть палашом ничего не подозревающую тварь.

Но мысли Каллиста до сих пор путались, и он ни разу в жизни не имел дела с подобными чудовищами. Без глаз, без мозга в черепе, существо не имело ничего, на что могла бы подействовать магия иллюзии. Как только Каллист приблизился, помойный шатун огрел его огромным кулаком из грязи и гниющих отходов. Боль пронзила тело Каллиста, когда десятки зазубренных острых граней прочертили алые следы в его плоти. Он едва успел осознать, что мостовая уходит у него из-под ног, и тут же со всей силы врезался спиной в стену на другой стороне дороги. Перед его глазами заплясали яркие вспышки, а воздух ринулся из легких наружу. Задыхаясь, Каллист сполз к основанию дома. Только чистая случайность помогла ему не напороться на собственное грозное оружие.

Меж тем, тварь и не думала оставлять его в покое. Едва Каллист опустился на землю, держась прямо только благодаря стене, как шатун распахнул свой страшный зев. Сперва чудовище напоминало раздвинувшую челюсти змею, но в отсутствие костей пасть продолжила растягиваться, в конце концов став невероятно широкой. И, словно из врат самого омерзительного ада, из нее хлынул поток гнилостных помоев, ударивший Каллиста едва ли не сильнее, чем кулак до этого. Тошнотворная масса пристала к нему, набилась в рот и нос, и начала мгновенно застывать, надежно приклеив его к земле.

Даже Лилиана, имевшая гораздо больше опыта в обращении с плодами подобного насилия над природой, растерялась. Она лихорадочно переводила взгляд с неуклюжей твари на своего беспомощного друга и обратно, не зная, как ей быть.

Ужас направился к ней, не потрудившись даже повернуть свою незрячую голову в ее направлении. Время для размышлений закончилось. Затянув погребальную песнь, более низкую, более мрачную и леденящую душу, чем даже та, что звучала в таверне «Худой Конец», Лилиана подняла обе руки и двинулась вправо, уводя чудовище подальше от того места, где лежал Каллист. Рунические завитки, вытатуированные на спине чародейки, засветились темно-багровым цветом, напоминавшим о свежих синяках, и принялись пульсировать в едином ритме с ее сердцем.

С мучительной неспешностью к Каллисту вернулись зрение и чувствительность. Едва способный повернуть голову, он мог видеть только маленький кусочек нависающей над ним стены и затянутое тучами небо. По мере того, как едкие помои просачивались сквозь одежду, его ноги и спина сначала зачесались, а потом начали гореть. Застывшая грязь держала