Шрифт:
Закладка:
Милленарии наших дней пророчат климатическую катастрофу. «Примерно в 2030 году, – пишет Грета Тунберг, защитница окружающей среды из Швеции, – мы можем запустить необратимую неконтролируемую цепную реакцию, которая приведет к концу нашей цивилизации в ее нынешнем виде»[77]. «Через двенадцать лет миру придет конец, если мы не решим проблему изменения климата», – предсказывала в 2019 году конгрессвумен Александрия Окасио-Кортес[78]. Появление Греты Тунберг как олицетворения радикального энвайронментализма воскрешает в памяти былые формы эсхатологии – и не в последнюю очередь из-за того, каких суровых жертв требует девушка. «Нам не нужна „низкоуглеродная экономика“, – заявила она на Всемирном экономическом форуме в январе 2020 года. – Нам не нужно „снижать выбросы“. Мы должны их полностью прекратить, если хотим сохранить шанс удержать потепление в пределах полутора градусов… Любой ваш план, любая ваша политика не дадут ровным счетом ничего, если в их основе не будет радикального прекращения выбросов начиная с сегодняшнего дня»[79]. Новая зеленая революция – или «Новый зеленый курс», который предлагают Окасио-Кортес, Тунберг и другие, – предполагает резкое сокращение всех выбросов углекислого газа без особого внимания к экономической и социальной цене такой меры. Мы еще вернемся к этому вопросу, сейчас же достаточно сказать, что предупреждения о неотвратимом конце света рискуют стать все менее достойными доверия, если их так часто повторять (подобно крику «Волк!» из детской сказки).
Нельзя отрицать тот факт, что и пророкам-милленариям, и гностикам, стремящимся к эсхатону, и ученым, предвещающим беды, и авторам, которые эти беды изображают, удалось предсказать не менее сотни концов света, обернувшихся ничем. И здесь мне вспоминается театральная комедия «За гранью» (Beyond the Fringe, 1961), в которой Питер Кук играет роль брата Энима – пророка, который в ожидании апокалипсиса привел своих последователей на вершину горы.
ДЖОНАТАН МИЛЛЕР: Каким же будет тот конец, что ты предвозвестил, брат Эним?
ВСЕ: Да, каким же будет он?
ПИТЕР КУК: Ну, все будет так… порвется небо в клочья – понимаете ли, – и горы уйдут под землю – понимаете ли, – и поднимутся долины – понимаете ли, – и будет шум великий от того.
МИЛЛЕР: А раздерется ли надвое завеса в храме?
КУК: Завеса в храме раздерется надвое за две примерно минуты до того, как мы увидим знак: явленье в небе головы летящей зверя.
АЛАН БЕННЕТТ: И будет могучий ветер, брат Эним?
КУК: Да, безусловно, могучий ветер будет, ведь слово Божие о том нам говорит…
ДАДЛИ МУР: И этот ветер будет столь могучим, что сможет он земные горы повалить?
КУК: Ну нет, столь могучим он не будет – и потому мы на гору поднялись… какой ты все-таки болван…
МИЛЛЕР: Когда же будет он, обещанный тобой конец?
ВСЕ: Да, когда же будет он, когда?
КУК: Примерно через полминуты, как указывают древние свитки… и мои наручные «Ингерсолл».
Пророк и его последователи собираются с духом, готовясь к концу света, и начинают обратный отсчет:
КУК: Пять, четыре, три, два, один – ноль!
ВСЕ (нараспев): Пришел конец – и да исчезнет мир!
Пауза.
КУК: Время было по Гринвичу, так ведь?
МИЛЛЕР: Да.
КУК: Ну да, я думал, полыхнет пожарче. Ладно, ребята, завтра в тот же час… наш день еще настанет!
«Пришел конец – и да исчезнет мир!» Актеры спектакля «За гранью» готовятся к концу света.
Статистика бедствий
На самом деле нам стоит бояться не того, что бедствия убьют нас всех, а того, что они убьют многих. Проблема в том, что мы стараемся осмыслить и потенциальный масштаб катастроф и их вероятность. «Смерть одного человека – трагедия, смерть миллионов – статистика». Этот афоризм обычно приписывают Сталину. Кто сделал это первым? Истоки можно проследить до колонки Леонарда Лайонса, опубликованной в 1947 году в Washington Post:
В те дни, когда Сталин был Народным комиссаром боеприпасов СССР [так писал Лайонс], состоялась встреча высших комиссаров. Обсуждали прежде всего голод, царивший в Украине. Один чиновник, поднявшись, заговорил об этой трагедии – о том, как от голода умирают миллионы людей. Он начал приводить цифры… Сталин прервал его: «Если от голода умирает только один человек, это трагедия. Если умирают миллионы, это всего лишь статистика»[80].
Лайонс не привел первоисточник, но почти несомненно, что он – либо же сам Сталин – взял эту фразу у Курта Тухольского, который, в свою очередь, приписывал ее одному французскому дипломату: «Война? Мне кажется, в этом нет совершенно ничего ужасного! Смерть одного человека – это катастрофа. Сотня тысяч мертвецов – это статистика!»[81] Вариант такого образа мыслей, как заметил Элиезер Юдковский, мы встречаем и сегодня: «Люди, которые и не помыслят навредить ребенку, слышат об опасности, грозящей самому нашему существованию, и говорят: „Ну, может быть, род человеческий и не заслуживает того, чтобы выжить…“ Проблема, которую экзистенциальные риски представляют для рациональности, состоит вот в чем: масштабы катастроф настолько велики, что люди переходят к другому типу мышления. Внезапно смерть людей перестает быть чем-то плохим, а подробные прогнозы, столь же внезапно, перестают требовать каких-либо экспертных знаний»[82].
Но мы должны осмыслить статистику – или по крайней мере попытаться. И если сделать должную поправку на серьезные недостатки исторических источников, то можно сказать, что за всю документированную историю, по всей вероятности, было семь масштабных пандемий, жертвами которых становилось более 1 % от установленного на тот момент населения мира, причем четыре из них убили более 3 %, а две – Юстинианова чума и Черная смерть – более 30 % (впрочем, возможно, что первая собрала намного менее кровавую жатву)[83]. Схожим образом, доступные данные о смертности во время войн указывают, что поистине смертоносных конфликтов было
