— Не плачу, — сглатываю ком и глажу сына по голове.

Какой же он хороший. Сердце разрывается просто.

Что мы творим? Что я творю?

Нужно было молчать, как и раньше. Просто молчать и не устраивать истерик. Кому лучше от этих скандалов? Только сын страдает.

Мои внутренние противоречия убивают остатки адекватности. Я же себя изнутри жру. Ненавижу себя за то, что, о боже, тело предало.

Отпуск. Океан. Мы втроем. Как семья. Как настоящая семья.

Вторая ночь. Мы уложили Марка спать. Сидели с ним вдвоем, сказки рассказывали, сын таким счастливым был. А потом темный коридор виллы, свет луны из окна, шум воды, и все как во сне. Будто не по-настоящему. Поцелуи, объятия. Эмоции зашкаливали.

Я сама себя не узнавала. Почему отзывалась на ласки, на поцелуи? Почему не противилась?

Мне нравилось. Я с ума сходила, чувствуя над собой Мишино крепкое тело и прохладные простыни под спиной. Он меня любил. Именно любил. Нежно, страстно, без остатка.

Утром мы это не обсуждали. Совсем. Во вторую ночь все повторилось. Буря, коктейль страсти и молчание наутро. Все семнадцать дней мы сходили с ума ночью и делали вид, что ничего не произошло, днем…

Когда вернулись домой, Миша переключился на работу, нет, он пытался поговорить, но я избегала даже мысли о том, что происходило на Мальдивах.

Себя боялась. Это страшно признать. Страшно думать, что семь лет могли быть другими. Больно. Ужасно.

Я не могла. А потом увидела у него в телефоне сообщение от той самой Ирины. Она спрашивала, когда он заедет в гости, к посланию прилагалось фото в сексуальном белье.

Прошло всего три дня после отпуска. Три дня после тех самых ночей!

Я оказалась права. Нет никакого смысла. Нет никакого тепла. Ничего нет. Только ненависть и боль.

— Давай колечки соберем, мам. — Марк начинает болтать ногами, и Миша ставит его на пол. — Давай? — подбирает мой браслет и кладет обратно на выдвинутую полку, привстав на носочки.

— Давай, — тру щеки и присаживаюсь рядом.

Спиной чувствую Мишин взгляд, и единственное, чего хочу, чтобы он ушел. Пусть он уйдет.

— Это в коробочку, да? — сын аккуратно кладет колье, наполовину вывалившееся из коробки, обратно.

— Да. Молодец, — Князев подсаживается рядом.

Отодвигаюсь немного подальше, а Марк в это время крепко обнимает меня за шею.

— Папа, я знаю, что надо, чтобы мама не плакала.

Миша вопросительно приподнимает бровь, а Марк чмокает меня в щеку.

— Поцеловать, — хохочет. — Папа, поцелуй маму, чтобы она не плакала.

— Марк, — крепко прижимаю его к себе, — это кто тебе такое рассказал? — перехожу на шепот, стараясь улыбаться.

— В садике, — отмахивается и, выкрутившись из моих объятий, повисает на Мише. — Папа, целуй. Целуй, — упирается ногами в пол и, обхватив руками Мишину шею, прогибается в спине, запрокидывая голову назад. — Па-па!

Князев начинает его щекотать, отвлекает. Марк визжит, а потом плюхается на попу.

Бросаю взгляд на мужа. Мурашки по телу.

Он меня дурой назвал. Цепляюсь за эти слова, как за спасательный круг.

Сочинил какую-то гадкую историю про Влада. Обвинил меня во всем, что с нами происходит. Будто у меня спрашивали, чего я хочу. Просто поставили перед фактом. Как я должна была к этому относиться? В ноги такому мужу кланяться и дифирамбы петь?

Он все семь лет жил с моей ненавистью и призраком бывшего? А я? Я как жила, он у меня хоть раз спросил?

Качнув головой, отворачиваюсь, а Марк в это время подкрадывается сзади, повисает на мне, смещаясь чуть вбок, и тянет к полу. Мы заваливаемся прямо на Князева.

Чувствую Мишину руку на своем плече, а Марк тут же лезет обниматься к нам обоим, вынуждая нас с мужем сидеть рядом.

Он прекрасно ощущает напряжение, что висит между родителями. Дети все тонко чувствуют. Он слышал наш скандал, и мы оба это понимаем.

Наверное, поэтому я придвигаюсь чуть ближе к мужу и кладу голову ему на плечо, чтобы Марк видел, что все хорошо. Он улыбается, а потом замирает буквально в нескольких сантиметрах от наших лиц.

— Ты больше не будешь прогонять папу? — спрашивает шепотом, тревожно мечась взглядом между мной и своим отцом. — Мам, не будешь?

— Нет, — облизываю сухие губы, — нет, конечно.

— Пап, а ты же не будешь больше ругать маму?

Князев треплет сына по голове и отрицательно мотает головой.

— Нет.

— Я вас люблю.

Марк выпячивает нижнюю губу и так смотрит, что у меня тут же слезы на глаза наворачиваются.

Чувствую, как Мишина ладонь чуть сильнее сжимает мое плечо. Он притягивает меня еще ближе. Я впечатываюсь ему в бок и протягиваю руки к Марку.

— Сыночек, — прижимаю ребенка к себе, — все хорошо. Мы рядом. И мы никогда больше не будем кричать.

Марк упирается лбом мне в грудь, подогнув коленки, и гладит пальчиками по предплечью.

Не хочу, но как-то так случайно бросаю взгляд на лицо мужа. У него глаза стеклянные. Он смотрит в одну точку, а когда замечает мое внимание, просто берет и обнимает нас с сыном. Крепко и… Будто как в ту ночь, с любовью, что ли…

Знаю, что это эмоции. Мы оба на грани. Все это мне, естественно, кажется, я просто хочу воспринимать происходящее как что-то, что действительно похоже на семью, о которой я мечтала. О счастье, которого у меня не было, обычного, женского счастья.

Да, я припоминала Влада, тыкала им Князеву. А как иначе? Я хотела видеть Влада своим мужем, не Мишу. Я мечтала о свадьбе и детях с другим человеком. Я забыть его не могла. Он мне снился. Я так надеялась, что все это ненадолго — наш с Князевым брак. Верила в то, что вот-вот все наладится.

Эта ужасная история закончится, и начнется другая — счастливая. С любимым человеком.

Верила, что стану свободной, но не стала.

Стоит ли об этом жалеть?

Глядя на сына, затрудняюсь ответить, ведь если бы не этот брак, у меня бы не было этого сладкого мальчика. Да, возможно, был бы другой ребенок. Но разве сейчас мне нужен другой?

Страшно представить, что вместо Марка был бы кто-то другой…

— Я сейчас, — Марк снова отбегает чуть в сторону, — не уходит.

Слышу топот детских ножек. Как хлопает дверь в детской.

На эмоциях