– Почему? – солёные от слёз губы едва пошевелились, но слух у нянюшки был острый, она и мышь за стеной могла почуять.

– Потому что ты единственная дочь среди всех сыновей, отцовская радость. В тебе течёт кровь Буривоев. Женщины нашего рода, – нянюшка тоже была Буривой по какой-то очень дальней ветви, – дали жизнь славным князьям, конунгам, королям. Это древняя кровь, сильная кровь. Не верь бахвальству Белозерских, будто они первые князья в Старгороде. Не было ещё никакого Старгорода, когда сюда пришли наши предки. Был город на берегу, и основал его первый Буривой. Это потом уже появились Белозерские и захватили всё. Но их земля не принимает. Они чужаки, даже ступить в Старгород не смеют. Где королева Венцеслава? Где её дети? Все в Твердове. Сюда и не суются.

– Матеуш Белозерский тут…

– Тьфу на проклятого уродца. Ему, видать, сама Аберу-Окиа не страшна. Но другие Белозерские сюда нос не кажут.

– И всё-таки народ их любит. – Рёбра сжимали сердце так тесно, что больно было дышать.

Велга не выдержала, поднялась на постели, ступила босыми ногами на пол.

– Зачем опять встала? – встрепенулась нянюшка.

– Душно.

Распахнув ставни, Велга облокотилась о подоконник. Свежий ночной воздух охладил лицо. Растущий месяц подмигивал сверху и тускло освещал серый в сумерках сад. Нечто светлое мелькнуло среди деревьев. Велга пригляделась, но больше ничего и не заметила. Верно, то белые цветы яблонь опадали.

– Так что, красавица моя, не печалься, слёзы красоту портят, – продолжила тем же баюкающим голосом Бажена. – Твой брат поживёт несколько лет у ратиславского князя, возмужает и женится на княжне. И тогда он вернётся сюда уже править, сядет княжить, а князь Вячеслав ему в этом поможет. И твой муж, если ты будешь мудра и научишь его, как правильно, пришлёт людей на подмогу, а после и его господин Кажимеж посадит править. И будет наш Кастусь княжить в Старгороде, а ты с мужем в Мёртвом городе…

– Не называй его так, – поёжилась Велга то ли от прохладного ветра, то ли от воспоминаний о страшных сказках, что сказывали о городе её мужа. – Он давно уже называется Ниенсканс.

– Мудрёное больно название.

– Это скренорское.

– Ох, как я там буду? – вздохнула неожиданно плаксиво Бажена. – Я-то по-ихнему говорить не обучена.

– Я тебе помогу, – заверила Велга.

Она старалась говорить заботливо, но ей стало обидно, что приходилось успокаивать нянюшку. Это ей, Велге, стоило горевать и плакать. Это она нуждалась в ласковых словах и ободрении. В конце концов, это не старой Бажене предстояло рожать детей от скренорца, которого она в глаза не видела.

Тусклый свет месяца освещал кроны яблонь. Пахло сладко, и Велга дышала всей грудью, чтобы потом на холодном берегу вспоминать, как пах родной дом. Нет, конечно, она хотела стать княгиней, хотела править, а этого никак не могло случиться в Старгороде. Пусть она Буривой, но всего лишь женщина. И не княжна.

Со двора, там, где разместились в длинной палате северные гости, доносились весёлые мужские голоса. Для них праздник не закончился. Они пьяно, развязно горланили песни, смеялись и наслаждались затихающим праздником.

Но в саду было тихо. И там, среди белых как снег деревьев, кто-то стоял. Велга обмерла. По позвоночнику пробежал холодок. И в груди появилось необъяснимое липкое чувство.

– Там кто-то есть, – прошептала она.

– Что? – глухо переспросила нянюшка.

– В саду кто-то есть.

– Так гуляют. Праздник какой. Ах, как расстаралась твоя матушка, чтобы весь Старгород знал, каков Кажимеж Буривой.

– Он…

Велга беспомощно оглянулась на нянюшку, но тут же поняла, что бесполезно ей объяснять. Она и сама понять не могла, отчего невыносимое предчувствие чего-то скорого, неминуемого заставило у неё волосы на руках встать дыбом.

От заднего крыльца раздался хриплый рык. Рыжая, не спускаясь со ступеней, вдруг залаяла, и лай резко, дико перерос в вой.

Велга отшатнулась от окна.

– Ох, глупая псина, – разозлилась нянюшка.

Было слышно, как распахнулись ставни внизу и кто-то из слуг накричал на Рыжую. Та заворчала, взвизгнула обиженно и замолкла.

Осторожно Велга снова выглянула из окна. Никого.

– Ты ступаешь в новую жизнь, Велга, – послышался миролюбивый голос нянюшки. – Конечно, тебе страшно и чудится всякое. Не переживай, ложись спать. Это последняя твоя ночь в отчем доме.

На горизонте алел рассвет. Ночь ещё не минула, а солнце уже торопило прогнать Велгу из дома. Она рассердилась, потянула ставни на себя, стремясь скрыться от наступающего дня, когда на подоконник рядом с ней вдруг села чёрная птица.

Велга отпрянула.

– Что это?

– Кра! – воскликнула птица.

– Кажется, это грач, – пробормотала Велга. – Он уже сегодня садился на подоконник в ложнице матери. Почему он вообще не спит ночью?

– Ох, – нянюшка схватилась за сердце, и в бледном свете месяца было видно её вытянувшееся от испуга лицо. – Дурная это примета, когда грачи прилетают раз за разом. Значит, род обнищает…

– Типун тебе на язык, Бажена! – вспылила Велга. – Это всего лишь глупая птица. Пошла прочь! – она замахнулась рукой.

Он не улетел. Не вздрогнул даже. Грач соскочил с подоконника на пол, и тело его вдруг раздулось, побелело. Перья зашуршали. Кости затрещали. Велга замерла, не в силах закричать. Бажена завизжала, бросилась к двери, но не успела добежать. Рукой, точно чернилами запятнанной перьями, дверь перед ней захлопнул обнажённый мужчина. Чёрные спутанные волосы, худощавое жилистое тело. Смуглая медная кожа.

– Не стоит, нянюшка, – мягко попросил он. – Не кричи, если не хочешь, чтобы я сделал тебе и господице больно.

* * *

Ребёнок должен был попасть в покои матери. Где они? Первая дверь? Вторая? Вспоминай.

Белый из сеней свернул на женскую половину. В конце коридора из-за закрытой двери виднелся свет. Там!

Он приготовил нож. Напряглись мышцы. Он продумал каждый удар. Представил, сколько там будет людей, сколько ударов нужно нанести. Кого убрать первым? Мать, ребёнок, рабыня. Одна? Две? Скольких нужно убить? Как быстро получится? Если они закричат, достать девчонку будет уже сложнее. Значит, лучше сначала заняться ей и вернуться за мальчишкой.

И Белый прошёл дальше. Дверь была приоткрыта. Внутри никого, дальше ещё одна дверь – в ложницу Велги. Он потянулся к ручке.

– Не кричи, – послышался голос с той стороны, – если не хочешь, чтобы я сделал тебе и господице больно.

Ладонь так и застыла у самой ручки. Пальцы дрогнули. Знакомый голос. Насмешливый, весёлый. Всё для него игра, всё шутка.

Девчонка попискивала тихо, сдавленно. Верно, ей закрыли рот. Старушка, её няня, сдавленно рыдала. Их