– Джилна, – перебиваю я, – покажи.

Она вкладывает в мою руку небольшой кошелек, стискивает пальцы в замок и смотрит, как я достаю украшение. На ладонь мне падает маленький кулон из потертого серебра на тонкой цепочке, поблескивает в свете ламп. В середине овала – гравировка с пышной розой. У меня сжимается сердце. Это, без всяких сомнений, семейная реликвия, крошечное сокровище, переходящее от матерей к дочерям многие поколения. А у Джилны дочки так и не появилось.

– Как красиво. – Я аккуратно зажимаю подарок в руке. – Спасибо.

Джилна смотрит на меня со светящимся лицом, делает один короткий шаг и обхватывает меня руками:

– Ну не плачьте, душа моя.

Я прижимаюсь к ней, несколько раз всхлипываю и отстраняюсь. Она отпускает меня и смотрит, как я застегиваю цепочку на шее.

– Никогда с ним не расстанусь.

– А коль потеряете, явлюсь вам духом и буду преследовать весь ваш век, – грозится Джилна. – Оно ведь раньше маменькиным было.

– Тогда приходите вместе, – смеюсь я. – Здорово будет познакомиться.

Джилна легонько пихает меня в плечо:

– Подите-ка уже. Матушка вас заждалась.

Совсем другое прощание приготовила для меня мать. Шторы в ее покоях все еще опущены на закрытые окна, единственная лампа едва освещает комнату. Королева сидит в парчовом кресле, в руке ее покоится шелковый кошелек, несравнимо более дорогой, чем подарила мне Джилна.

– Что ж, тебе пора, – говорит мать негромко. – Хочешь о чем-нибудь спросить, прежде чем уедешь?

Я какое-то время обдумываю предложение и задаю вопрос:

– У кого могут быть причины ненавидеть королевский род Менайи?

Я успела расспросить об этом и старых учителей, и слуг, и все впустую. Никто даже словом не обмолвился о мстительных чародейках, а ведь такое едва ли можно позабыть.

Мать поднимает брови:

– У немалого числа людей, я полагаю, хотя явных врагов у Семьи нет. Войн у них не случалось больше века, еще с той поры, когда прадеду, кажется, нынешнего короля взбрело в голову переплыть Зимние моря и напасть на Дальние Степи. Несусветная глупость.

– Почему?

– Война пришла в его страну и забрала почти весь королевский дом. С тех пор Семья вырождается. Истощается сила их крови, хотя некоторые винят во всем проклятие. – Мать пристально смотрит на меня. – Но я бы не обманывалась. Их король вовсе не слаб и не глуп, и проклятия не ложатся на потомков.

– Знаю, – говорю я, однако ответ матери не помог мне в поисках правды. Несмотря на свои пугающе мертвые глаза, чародейка едва ли настолько стара.

– И не надейся, что стражи приставлены к тебе только ради безопасности. Они доложат обо всем, что ты делаешь и говоришь. Так же будет и в Менайе – следить будут если не солдаты, то любая выделенная тебе прислуга. И не давай себя втянуть в дворцовые интриги. У тебя не хватит мудрости, чтобы разобраться в таких кознях и не навлечь на себя какого-нибудь бедствия.

– Понимаю, – отвечаю я тонким голосом.

– Точно? Этот союз зависит от тебя. Если ты не справишься, то поставишь под удар наши земли, обречешь нас на войну. Если Менайя нападет… – мать изящно пожимает плечами, – можно не надеяться на победу. Ты это понимаешь.

Я киваю.

– Вот и славно. Значит, поймешь и почему я решила помочь тебе.

– Помочь? – повторяю я озадаченно.

Мать улыбается лениво, по-кошачьи:

– Да. Жизненно важно, чтобы принц принял тебя и пожелал поддерживать в первые трудные месяцы. Ты слишком глупа, чтобы добиться этого самой. Посему я обратилась к нашим западным соседям с просьбой о помощи колдуна, что живет на их землях. И прошедшей ночью нам прислали ответ. – Она поворачивается к смежной двери и зовет громким голосом: – Господин Эфрин! Будьте любезны войти.

К нам приехал колдун? Я делаю шаг к матери:

– Что все это значит? О чем именно вы его попросили?

На моей памяти колдун к нам приезжал лишь однажды, когда я была маленькой. Зачаровывал камни, еще долго потом светившие ровным сиянием, и даже как-то утром заскочил на кухню и наложил чары на печь, так что еще два года никогда не пригорал хлеб. Но я понимаю, что сейчас – особенно после нотаций о моей глупости – затевается что-то совсем не столь безобидное. Мать хочет, чтобы заклятие наложили на меня.

Она вздыхает:

– Помолчи же, дитя, не позорься.

А в комнату уже заходит высокий худой человек с сединой в волосах. На нем богатые дворянские одежды – камзол, чулки и лаковые туфли. На шее висит кулон с рубином, чуть светящимся изнутри. Колдовской амулет, вместилище силы, которую выпустят в урочный час. Такой же, как был у чародейки на пальце, только огня в разы меньше.

– Моя королева, – склоняет голову гость. – Принцесса.

Я тоже кланяюсь, заставляя себя не бросать взгляд на мать. Все равно она не обратит на меня внимания.

– Боюсь, у нас мало времени, мой друг. – Королева протягивает ему приготовленный кошелек. – Мы будем крайне признательны, если вы произнесете заклятие немедля.

– Разумеется, – отвечает колдун, принимая кошелек и отходя к столу.

– Какое заклятие? – тихонько спрашиваю я у матери. – Скажите!

Колдун бросает на нас короткий взгляд, кривит губы в усмешке и отворачивается к кошельку.

– Смотри и увидишь, – отрезает мать, присоединяясь к нему у стола. Из кошелька появляется квадратик белого шелка, не больше носового платка размером. Колдун готовит иглу, блестящую золотом в свете ламп, и берет руку матери в свою. Быстрым коротким движением прокалывает ей подушечку пальца. Едва первая капля крови падает и растекается по шелку, начинает петь чары: