— Я у матери ключ взял, — объяснил Женька и захлопал белёсыми ресницами.

— Не трави, — сказал я, — никто и не проходил по лестнице.

— У матери в шинели ключ был. Выпал. Понял? — затараторил Женька и покосился на мою красную повязку командира отделения. — Вы заходите. Чего тут стоять?

— Мы к заразному не пойдём, — сказала Люська, — а то в другие квартиры заразу занесём.

— Я вот тебе дам! — цыкнул Женька. — Ты сама, наверно, заразная.

— А ты же говорил, — вмешался Коля и посмотрел на меня. Я понял: командир фронтового отделения должен принять справедливое решение.

«Сначала надо самому с ним потолковать, решил я. — Батя у него командир и вообще...» Если бы я был просто боец, тогда ясное дело, как с Женькой говорить. А вот командиру... Командир пример должен всем показывать и нг драться...

— Ребята, — сказал я, — вы давайте обстановку у себя проверьте. Список фронтовиков сделайте, а я с Орловым беседу проведу.

— Есть, командир! — сказал Кода и честь отдал. Ему нравилось честь отдавать. И мне тоже нравилось. А вот Люська прямо дугу из руки делала — один позор.

Пока мы договаривались о работе, Женька смылся. «Ясно, — подумал я, — теперь его никакими силами пе вытянешь». Для очистки совести я всё же дёрнул дверь. Она открылась. Что это Женька задумал? Я с опаской вошёл в коридор. Нет, ничего на меня не падало. Я открыл дверь комнаты.

— Женька!

Ни звука в стает. Я прошёл в другую комнату, в гостиную. На полу, весь скрючившись, лежал Женька и дергался.

— Женька! — позвал я.

— У-у, — застонал Женька.

— Ты чего?

— Припадок у меня, понял? — пробормотал Женька и затрясся весь. Я даже напугался.

— Погоди немного. Я врача вызову. Только по звоню.

Телефон стоял совсем рядом, на письменном столе. Я схватил трубку и стал набирать «03> — «Скорую помощь». Никто не отвечал, и гудков не было домашние телефоны к тому времени поотключали и приёмники у всех отобрали.

— Я мигом, до телефона-автомата, — стал я успокаивать Женьку.

— У-ух, — сказал Женька и встал на колени.

— Сейчас, капельку ещё потерпи. Я мигом.

— Не надо, — сказал Женька. — Уже прошло.

— У тебя паралич? — спросил я.

— У-ух, — вздохнул Женька. — Наверно, паралич.

— Да, — сказал я, — в отряд фронтовой тебя никак нельзя.

Женька как подскочит с полу.

— Можно! — заорал он, как здоровый. — У меня рецепт есть. Понял?

И он принёс бумажку со штампом. Там его фамилия была написана и ещё что-то не по-русски.

— Понял? — обрадовался Женька. — Меня первого на фронт надо. Уже всё готово.

Тут я сразу догадался, что Женька опять хитрит. Вспомнил, как он волосы у меня дёргал, и зло такое во мне поднялось, что кулаки сами сжались.

— Опять травишь?! — закричал я и двинулся на Женьку. А он — раз на пол — лежит и ещё кричит:

— Лежачего не бьют. Понял?

— Трус, — сказал я. — Никто и не собирается руки о тебя марать. Я перевоспитывать тебя буду. Ясно?

— Валяй, — согласился Женька — Только без бокса. И в отряд зачисли.

Я стиснул зубы — до чего ж нахал! А что поделаешь — командир, перевоспитывать должен. Во всех книжках командиры воспитывают бойцов.

Школьные занятия то и дело прерывались воем сирен.

- Быстренько в бомбоубежище! — говорила учительница, и мы бежали в подвал. В подвале стояли парты и подвешенные к потолку большие белые лампы. Здесь мы занимались до тех пор, пока по радио не сообщали: «Отбой воздушной тревоги! Отбой воздушной тревоги!»

С Женькой творилось что-то непонятное.

— Орлов, — сказала однажды Александра Афанасьевна, — объясни, какие глаголы относятся к первому спряжению, и приведи примеры их написания.

Женька встал, замахал руками и стал мычать, как немой. Все напугались, даже Александра Афанасьевна. Тут Женька как ни в чём не бывало сказал:

— Всё. Уже прошло. — И стал задание отвечать . На уроках он всё чаще закатывал глаза, а когда я спрашивал, что с ним, он только головой мотал. Александра Афанасьевна ходила к Женьке домой, беседовала с его матерью. Я тоже пришёл поговорить с ней.

— Даже не знаю, что с ним такое творится. — Женькина мама достала из гимнастерки маленький белый платочек и стала вытирать им слёзы. — К врачу ходила — ничего не обнаружил. Говорит — само пройдёт... А ведь все замечают ..

Женькина мама - телеграфистка... Раньше она на обычной почте работала, а теперь в штабе МИВО. Женька счастливчик — у него даже мать почти красноармеец. А вот сам Женька... Уж не рехнулся ли?

Я стал незаметно следить за Женькой. На людях он был как ненормальный, а останется один -всё в порядке. Никаких заскоков.

По утрам Женька забирался на высоченную иву и с самой макушки спускался вниз по ветвям прогнётся одна ветка, он ухватится руками за ту, которая ниже, потом ещё ниже... и так до самой земли. Потом, озираясь, Женька шёл к поленнице, что между двумя сараями, и доставал из тайника что-то. Читал какие-то бумаги и делал разные упражнения — бросил камни в цель, то правой рукой, то левой.

Я выследил Женькин тайник и обобрал его. Я бы, может, и не сделал так, но как вспомнил, что именно здесь, у этой поленницы, Женька выдирал у меня волосы в обмен на выдуманные им секреты, тут уж не удержался... Из тайника я забрал всё, что там было: книжку по борьбе джиу-джитсу, повесть «Записки разведчика», тетрадь с какими-то иероглифами, три бутылки из-под вина, двухкилограммовую гирю, две пачки галет и выточенный из напильника финский нож. Я провёл кончиком ногтя по лезвию. Ого! Ноготь срезало, как бритвой. В бутылки на нитках были опущены маленькие тряпочные мешочки. «Ясно, — подумал я. — Бомбы сооружает». Ещё до войны мы делали такие бомбы из негашёной извести. Нальёшь в бутылку воды немного. Закроешь пробкой, а потом взболтнёшь бутылку и бросишь что есть силы. Взорвётся, как настоящая граната.

Женькины припасы я завернул в куртку и отнёс к себе. На следующее утро встал