Шрифт:
Закладка:
Женева натянула домашние треники, подвязала волосы и, даже не потрудившись разогреть еду, принялась за ужин. Она сидела за кухонным столом, рассеянно наблюдая через окно за двумя устроившимися на парковой детской площадке худенькими девочками подросткового возраста. Не слишком ли поздно было детям гулять без присмотра взрослых? Вероятно, нет – несмотря на то, что за окном успело стемнеть, время едва перевалило за семь. Одна из девочек уткнулась в телефон. Другая лениво раскачивалась на качелях, прислонившись головой к цепи.
Телефон снова ожил:
Ладно, хорошо. Игнорируешь, значит?
Появляешься, рушишь чужие жизни —
и сваливаешь.
Две девочки на детской площадке напомнили ей о прежней себе, о другой жизни – давней, поблекшей, едва реальной, похожей на полузабытый сон, на серию дурацкого телевизионного сериала, которую она смотрела вполглаза.
Две девочки. Одна жаждала увидеть мир у своих ног. Другая больше всего на свете хотела исчезнуть. Женева задумалась, исполнит ли кто-нибудь из них свою мечту.
Экран телефона снова загорелся:
В один прекрасный день ты получишь
по заслугам.
Она уже собиралась заблокировать его номер, но контрольный выстрел он успел сделать раньше:
Шлюха.
Это слово прожгло ее до костей. Она выронила телефон, будто он внезапно раскалился. Внутренности скрутило узлом.
«Что посеешь, то и пожнешь», – говаривала ее мать.
Ее снова обдало волной стыда. Неужели это было правдой? Конечно, нет. Иногда плохое случается даже с хорошими людьми, а хорошее – с плохими. Ее сестра часто повторяла, что справедливость люди добывают себе сами.
Женева подошла к окну, но девочек не увидела. В сгущающемся мраке детская площадка выглядела заброшенной.
Зато она увидела его машину. Темные окна, выключенные фары. Он просто сидел в ней.
Видел ли он, как она возвращалась домой?
Женева позвонила бы в полицию – но имела ли она на это право?
Он ли был преступником? Его ли следовало бояться? Или ее?
Она стояла сбоку от окна и наблюдала за машиной, пока та наконец не ожила и не уехала.
Перл
Перл слушала – такая у нее была суперспособность. Она умела становиться невидимой – настолько, что люди забывали о ее присутствии в комнате. Стройная и темноволосая, она одевалась просто и носила очки в толстой оправе, которые почти полностью скрывали ее лицо. Она старалась говорить мягко, а с губ ее не сходила легкая полуулыбка. Она сливалась с окружающим миром, и в большинстве своем люди не возражали против ее общества.
В школе над ней никто не издевался – но и близких друзей она не завела. Она всегда вела себя сдержанно и любезно.
– Перл трудно не любить: она умная, хорошо учится и всем помогает. Но она настолько тихая и застенчивая… Не слишком ли много времени она проводит в одиночестве? Она всегда готова ответить на уроке, но руку поднимает редко, – участливо написал в ее безупречном табеле учитель английского языка. На сами оценки мать едва взглянула: она знала, что ее дочь – круглая отличница.
– Застенчивая? – удивилась ее мать Стелла, сверля Перл водянисто-голубыми глазами. Сколько всего скрывалось за этим взглядом! Перл почти видела всех тех женщин, которыми ее мать была, прежде чем стать ее матерью. Перл видела никому не нужного ребенка, и учившуюся в техникуме стриптизершу, и трофейную жену, брошенную ради новой трофейной жены, и мать-одиночку, и алкоголичку, и владелицу загибающегося книжного магазина. Эти глаза заглядывали Перл в душу, насквозь видели каждую клеточку ее существа. Стелла, несмотря на все свои недостатки в роли матери, знала Перл лучше, чем кто-либо.
– Какой-какой, а застенчивой тебя уж точно не назовешь!
Верное замечание. Перл была какой угодно – но только не застенчивой.
Этим вечером пятнадцатилетняя Перл наблюдала за Чарли. Вот уже несколько недель он был объектом ее восхищения – с тех пор как появился в жизни ее матери. Чарли отличался от мужчин, которых обычно выбирала Стелла. Он был спокойным и увлекался литературой. Казался ничем не примечательным парнем. Но… Что-то мелькало, скользило, темнело в глубине его глаз. И еще в них виделась какая-то усмешка – не из приятных.
Не так давно он устроился на работу в книжный магазин ее матери: распаковывал коробки, расставлял товар по полкам, обзванивал покупателей. Перл не понимала, как Стелла смогла позволить себе нанять нового сотрудника. Магазин был на грани банкротства. Но она знала, что об этом лучше не спрашивать.
Через неделю Чарли уже подбрасывал мать домой после работы. Перл наблюдала за ними из окна: они все никак не выходили из черной машины, похожей на акулу, рычащей, сверкающей в свете уличных фонарей.
Этим вечером Чарли возился у них на кухне – готовил, напевая, наполняя комнату светом и чудесными ароматами.
Другие – а их было много – не были похожи на этого парня. Среди них преобладали крупные громкие мужчины. С татуировками, фальшивыми улыбками и пустыми глазами. Тупые. Как правило, они не дотягивали до матери по уровню интеллекта. Тем не менее поначалу Стелла теряла голову, едва не забывала дышать. Ее улыбка не угасала, а руки дрожали. Эти чувства быстро превращались в раздражение, злость, разочарование, скуку. Случались драки и скандалы. Кричала в основном мать – мужчины пугались и безвозвратно уходили. Некоторые просто исчезали – без всяких объяснений.
Перл научилась не обращать на них внимания. В ее памяти они давно слились в единое целое. Она думала о них как о разных версиях одного и того же человека. Безобидного, никогда ее не беспокоившего и бесполезного – последнее Стелла ставила им в вину особенно часто. Ни один из них не был достаточно хорош, в каждом чего-то не хватало. У Перл осталось множество подарков – бриллиантовый браслет от Тома, айпод от Кристиана, плюшевый единорог от… как его звали?
Ее мать была стройной крашеной блондинкой с глазами цвета морской волны. Льдом и пламенем. Один из ухажеров называл ее чаровницей.
– Твоя мать околдовывает мужчин, – говорил он. – И мы скачем перед ней на задних лапах.
Перл такого за ней не замечала.
Мать казалась ей разве что уставшей и подавленной последствиями собственных неверных решений.
«Если бы она умела колдовать, – думала Перл, – она бы сварганила себе что-нибудь получше книжного магазина, едва сводящего концы с концами, обветшалого двухкомнатного дома на ранчо, вереницы бойфрендов-неудачников и неблагодарной жизни работающей матери-одиночки».
Этим вечером сервировкой занималась Перл. Она наполнила кувшин фильтрованной водой и водрузила его на стол. Затем уселась в кресло и открыла блокнот.
