По всему кораблю, по всем боевым постам прошел фельдшер лейтенант Зизенков. Проверил аптечки, каждому матросу и старшине вручил индивидуальный пакет. Объяснил, какие могут быть ранения и как при этом поступать.

У пего, конечно, своя службы, свои заботы, только от этих забот сразу как-то затосковала душа.

Надвигался вечер. Туман в сумерках стал еще гуще, видимость уменьшилась настолько, что мы не различали соседних судов. Вокруг было сплошное белое молоко. Сигнальщики напрягали зрение и слух, чтобы вовремя заметить опасность и избежать столкновения.

Из тумана выплыл вдруг темный силуэт.

На барже! — крикнул в мегафон наш старпом.

— Есть, на десантном судне! — ответил густой самолюбивый бас.

— На десантном судне! — усмехнулся старпом. — Держитесь на два кабельтова правей!

— Есть, держаться на два кабельтова правей!

Силуэт растаял в тумане.

Щелкнуло реле трансляционного узла. Это по моей части. Быстро проверил приборы — все в порядке, трансляция включена. Раздался голос командира корабля:

— Товарищи старшины и матросы! Мы идем в Сейсин. Там дерется сейчас передовой отряд. Он находится в трудном положении. Мы должны прорваться в порт, высадить десант и прикрыть его огнем наших орудий. Уверен, что в предстоящем бою все краснофлотцы и старшины «Вьюги» с честью выполнят свой долг перед Родиной!

Снова щелкнуло реле. Трансляция отключилась.

Ну что ж, теперь все ясно, гадать больше не о чем. Сейчас не так далеко, к утру, вероятно, будем на месте.

Матросы и старшины надевали чистую рабочую форму. Такова морская традиция. Скоротечный морской бой — наш главный парад, главная проверка. Для того служим. Переоделся и я.

В кубриках теснота — полно десантников. На палубе — тоже. Ходить по кораблю им было запрещено, чтобы не создавали толчею. И они смиренно сидели или лежали в указанных им местах. Подремывали, покуривали, пряча в рукава самокрутки.

Мертвая зыбь била в левую скулу корабля. Качка была хоть и небольшая, но самая противная: килевая и в то же время с борта на борт. Многие пехотинцы не выдержали — их рвало с самого выхода о море. В кубриках и на палубе держался неприятный тяжелый запах.

Матрос из боцманской команды уныло рассуждал:

— Им что, они на берег уйдут. А нам целый день убирать да чистить придется…

Я отправился на корму, к нашим артиллеристам. Здесь, возле орудия и зенитных автоматов, находились не только дежурные, а почти полностью все расчеты. Подвахтенные не уходили отдыхать. Сидели в касках, с противогазами, готовые в любую минуту открыть огонь.

На деревянных стеллажах разложены длинные снаряды с желтыми медными гильзами. Палуба вокруг посыпана песком, чтобы не скользили ноги. На леера натянута сетка — стреляные гильзы не скатятся за борт.

Где-то слева остался остров Фуругельм, невидимый в темноте и тумане. Корабли пересекли государственную границу. Люди заняли места по боевому расписанию.

Поспешил на свое место и я. Но мне и Федору Гребенщикову делать нечего. Было строжайше приказано соблюдать полное радиомолчание, чтобы противник по мог запеленговать наш отряд. В радиорубке дальней связи радисты работали только на прием. А ультракоротковолновую рацию вообще нельзя включать.

В нашей крохотной рубке не повернешься — по тревоге в нее втиснулись два радиометриста. Мы явно мешали друг другу. Я перешел к Гребенщикову в штурманскую рубку. Сюда же явился и фельдшер, тоже пока ничем не занятый. Сидели в темноте, приоткрыв дверь. Над головой — командирский мостик. Там сосредоточено все управление кораблем, и до нас долетали обрывки команд и распоряжений, отдаваемых капитан-лейтенантом.

Мы уже знали, что где-то в море находится мощный отряд японских кораблей.[1] Предполагалось, что отряд этот, возглавляемый крейсером, движется на перехват нашего десанта. Если японцы заметят конвой, они покончат с нами в считанные минуты. Орудиям крейсера достаточно дать несколько залпов, чтобы уничтожить колонну.

В своих водах туман только мешал нам. Зато теперь он был бы очень выгоден. Под его прикрытием, да еще в ночное время, кораблям легче было проскочить мимо японского отряда, мимо береговых батарей. Но, как назло, погода начала улучшаться, подул ветер. Стали видны очертания десантных судов, идущих правее нас.

После полуночи туман рассеялся окончательно. На небе высыпали крупные южные звезды. Впереди, на горизонте возникла розовая полоска. Она быстро расширялась, заливаясь зловещим багровым светом. Это горел Сейсин. Там, на клочке земли, прижатые к морю, дрались с японцами советские моряки. Удержатся ли они до высадки вашего десанта? И что ожидает там нас?

Около двух часов ночи старпом объявил по трансляции, что мы вошли в зону действия береговых батарей противника. Но вокруг тихо. Только гудят турбовентиляторы да шумит вода за бортом. Люди разговаривают приглушенно, будто па берегу могут услышать нас.

Появилась надежда, что опасное место мы сможем проскочить незамеченными. Но вдруг справа вспыхнул прожектор. Сильный голубой луч уперся в воду и медленно пополз в нашу сторону. Второй прожектор появился еще правее, нащупал одну из десантных барж. Она резко отвернула в сторону, но не ушла от голубого луча, он цепко держал ее. Видно было, как метались на суденышке люди. И сразу же ударила береговая батарея.

Я не заметил, куда упали снаряды. «Вьюга» рванулась вперед, на корме химики зажгли дымовые шашки. Полным ходом мчались мы вдоль колонны, прикрывая ее дымовой завесой. Орудия вели огонь по берегу. Рядом с нами грохотала «Метель».

Потеряв за дымом колонну, японцы вцепились в сторожевики. Наши два корабля приняли на себя весь их артиллерийский удар. Надо было ослепить неприятельскую батарею. «Вьюга» и «Метель» ринулись к берегу, на прожекторы.

Корабли маневрировали. Яркий сноп света бил то прямо в лицо, то будто отскакивал в сторону и лихорадочно шарил по воде. Японская батарея никак не могла пристреляться. Снаряды ее взметывали водяные смерчи за кормой. Корпус «Вьюги» трясся от напряженно работавших машин, содрогался от залпов. Людей на палубе хлестали тугие волны горячего воздуха. От грохота и звона гильз болели уши.

В довершение всего на «Вьюге» вспыхнула от перегрева сажа в трубе. За кораблем потянулся яркий шлейф пламени, этим не замедлила воспользоваться японская батарея. Возле борта выросли вдруг два белесых фонтана. «Вьюгу» сильно качнуло. Воздушная волна швырнула меня из проема распахнутой двери в рубку. Кто-то закричал пронзительно. Палубу окатило водой.

Гребенщиков, оттолкнув меня, с силой захлопнул дверь, как будто это имело значение. Ведь рубка и дверь не бронированные, они не могли спасти даже от осколков. Недаром матросы шутили: снаряды нам не