знал четыре формы виртуозной игры, умел сочетать музыку флейты с цимбалами и заботился о том, чтобы пятая нота флейты звучала одновременно с барабаном. Оставаясь в пределах одной и той же вариации, он умело импровизировал. Он так воспроизводил мелодию, что слышалась каждая нота.

Затем шел учитель лютни с четырнадцатью струнами. Чтобы воспроизвести семь тонов, нужно было настроить две струны, дающие тонику и высокую ноту, находящуюся в центре. По ним можно было настроить терцию. Затем, настраивая струну с низким тоном и две высокие струны в части тоники, настраивали сексту. Он перебирал четырнадцать струн от низкой кварты до высокой терции, воспроизводя мелодию во всей полноте. Последовательность тонов была такова: начиная с терции, воспроизводилась гамма Падумалей. Начиная с секунды — мелодия Чевважи, с септимы — Коди, с сексты — Вилари, с квинты — Мерчемпалей. Нужно было понимать смысл пауз. На лютне звуки шли справа налево от высоких к низким, на флейте была иная последовательность. Учитель умел так сочетать низкие я высокие звуки с другими, что это было приятно слуху.

Устройство театра производилось согласно предписаниям древних. Предварительно проверялась земля. Сцена измерялась бамбуковой тростью со священной горы. Эта бамбуковая трость была шириной с фалангу пальца и длиной в двадцать четыре больших пальца. Сцена должна была иметь восемь тростей в длину, семь в ширину и одну в высоту. Сцену покрывал деревянный настил в четыре трости, на сцене возвышались изваяния бхут, которым следовало поклоняться. Над сценой висела изящная лампа, от света которой отбрасывали тень колонны. С помощью веревок опускали занавес сцены и входной занавес. Фасад театра был ярко разрисован, и сверху свисали гирлянды жемчуга и цветов.

У знаменитых царей Чолы был бамбук, который служил древком для величественного белого зонта; он возвышался на многих полях битв над головой знаменитых и могущественных царей: бамбук покрывало чистое золото, а его сочленения были инкрустированы девятью драгоценными камнями. Этот бамбук — символ победоносного сына Индры, Джаянты, стоял в царском храме и был предметом почитания в царстве Чолы. На нем поддерживался серебристый зонт, охраняющий землю.

В тот день, когда ганика должна была впервые выступить на сцене, она омыла бамбук священной водой из золотой вазы и украсила его гирляндой цветов. После своего посвящения она села на царского слона, грудь которого была украшена золотом и гирляндами. Под громкие звуки барабанов и музыки царь в сопровождении советников пяти разрядов[22] обошел вокруг колесницы и передал бамбук поэту, восседающему па колеснице. Затем он объехал на колеснице весь город, подъехал к театру, сел в кресло и положил бамбук перед собой.

Музыканты заняли свои места. Танцовщица показалась на сцене, выставив вперед правую ногу и облокотившись на колонну справа от себя, — таково было неизменное древнее правило. Ее старшие подруги, следуя столь же древнему обычаю, собрались за колоннами слева. Женщины, выстроившиеся в два ряда, запели, прославляя торжество добродетели и заклиная исчезнуть все злое и недоброе. В конце каждого гимна музыканты потрясали воздух звучанием всех инструментов. Лютня была созвучна флейте, барабан — лютне. Гобой звучал в унисон с барабаном. Все инструменты были созвучны. Два интервала образовывали такт, и каждые одиннадцать тактов, согласно обычаю, сопровождались особым знаком.

Четыре партии «песнопения благого прорицателя» последовали в принятой манере. Оно было начато с трехдольного ритма и закончено простым ритмом. И в этом удивительном ритме окончился «светский танец».

Затем Мадави исполнила танец северной страны. И обворожительная танцовщица при пятидольном ритме, казалось, сумела два разных танца сделать едиными. Ее движения были исполнены такой грации, что, казалось, это была ожившая лиана. Царь, покровитель мира, был настолько очарован ее танцем, что подарил гирлянду зеленых листьев и назначил цену в тысячу восемь кажанджу золота. Такую награду получили лишь танцоры с бамбуком, продемонстрировав свое искусство впервые.

И вот гирлянду дали в руки горбунье с пугливым, как у оленя, взглядом и сказали:

— Эта гирлянда стоит десять раз по сто и еще восемь кажанджу. Кто купит эту гирлянду, будет возлюбленным нашей красавицы, украшенной ожерельем!

Когда горбунья стояла среди торгующих на большой улице, по которой ходили молодые богачи города, — Ковалан решился купить гирлянду Мадави, глаза которой были подобны большим цветам. Вместе с горбуньей он вошел в дом Мадави и тотчас бросился в ее объятия, от вожделения потеряв рассудок. Сжигаемый неутолимым желанием, он забыл про свой дом и непорочную жену.

* * *

Родившаяся в дивном Пукаре танцовщица Мадави, украшенная золотыми резными браслетами, появилась на сцене и пленила всех своим знанием науки чисел и букв: она показала свое знание пяти жанров поэтического тамиля, четырех видов мелодии и одиннадцати жанров драматического тамиля. И слава ее пошла по земле.

Глава IV

Блаженство сумерек

В час грусти, когда приходит печаль и теряет своего повелителя великая красавица-земля, одетая в наряд волнующегося моря, тускнеет горизонт ее лика, наполняются слезами ее глаза, подобные цветам, озноб сотрясает ее и она восклицает:

— Я не вижу более моего владыку, что едет на одноколесной повозке[23], посылает всепроникающие лучи и управляет всем миром! Где же его красивый сын — месяц, озаряющий светом чарующий небосвод? Как враждующий царь, объединившийся с непокорными племенами к горести для послушных, платящих дань племен, вторгается в пределы страны, чтобы истощить ее богатства, в тот момент, когда в ней нет властелина с всепобеждающим войском, подкрадывается вечер в древний и богатый город, в минуты, когда безутешно тоскуют женщины в разлуке со своими мужьями когда безмерно ликование жен, слившихся в объятиях со своими любимыми, в тот час, когда пастух рождает своей бамбуковой свирелью волшебную, как цветы, мелодию, когда на городских улицах дует тихий южный ветер, провожая домой пчел и неся с собой скрытый в бутонах аромат, когда женщины, украшенные блестящими стеклянными браслетами, зажигают красивые лампы.

Серебряный месяц появляется на окутанном сумерками небе, прогоняя страдания грустнокого вечера. Он словно первый воин в войске молодого пандийского царя, одержавшего победу над повелителем врагов и снискавшего славу в сражении. При серебристом свете месяца, который, не отклоняясь от установленного пути, повелевает звездами и озаряет мир своими молочно-белыми лучами, Ковалан и Мадави возлежат на постели, по которой разбросаны цветы жасмина. Затрепетал, падая, пояс, облегающий бедра, украшенные нитью красных кораллов. Они лежат на высокой террасе, озаренной лунным светом, и увенчанная гирляндой красавица, что в неистовстве любви словно уже и не Мадави, то обнимет, то изобразит притворное негодование, то снова бросится в объятия Ковалану с сердцем, от