Шрифт:
Закладка:
— Знаешь, когда я был совсем молодой, я часто приезжал тогда ещё в Ленинград и любил гулять под дождём, он здесь уникальный, — он посмотрел на девушку, она кивнула, говорить после вчерашнего было ещё больно. — Я был и в Лондоне, и в Тайване, нигде нет такого дождя, как в Петербурге. В Лондоне туман, розовый, но туман, в тропиках просто ливень, а в Петербурге город дышит, и всегда можно понять, он умывается или плачет, радуется или издевается. Ах да, когда я был в твоём возрасте, я услышал одно стихотворение, и оно мне запало в душу. Хочешь, прочитаю? — он с интересом посмотрел на девушку, Аня радостно улыбнулась, и тренер начал.
«Я покидаю тебя, Питер,
Я за Урал, меня в Сибирь,
Нет, ничего ещё не сделал,
Я еду покорять России даль.
Мой поезд мчит меня отсюда,
От берегов гранитных вдаль,
Слеза, скользнув, я стукну дверцей,
В купе запрусь, как мне жаль.
Как грустно плакать на чужбине,
На кладовой сидя Руси,
Просто надо, и отныне
Дом ждёт меня вдали.
Я уезжаю, моя столица,
На пять годков, держись, родной,
Ведь сам хотел, чтоб научиться,
Набраться опыта и стать умней.
Мой Питер, как нам врозь?
Я нарисую Невский на котельной,
Чтоб на работу, как домой,
Мой город, не хмурься, брось.
Бросай дела, бросай Европу,
Россией надо, ро́дный, жить,
Бросай Москву, да её в…
Ведь надо родину любить.
Ну всё, черта, и область
Я буду долго вспоминать.
Но в ноги памяти не брошусь,
Ведь ты мне вышел помахать.
Ты мне блестел с дождливой крыши,
Меж туч слезу метнул,
Мой город на ногах засохшей жижей,
Не отпуская, ко мне прильнул».
— Не самые лучшие стихи, но чувствуется, что автор хотел сказать и что сам чувствовал.
Проводница подсказала, что до прибытия осталось совсем мало времени, и они двинули к выходу.
— Ребята хотели тебя проводить, да я не разрешил, у них старты скоро, — мужчина чуть замялся, он почему-то чувствовал, что сделал что-то не так. — Короче, вот, — он протянул маленький рюкзачок, — мы пустили его по кругу, и каждый положил что не жалко, я тоже кидал, — он протянул детский рюкзак, маленький, как игрушечный.
Поезд тряхнуло, и проводник сбросила ступеньки.
Аня подошла к мужчине, чуть привстала на цыпочки и обняла его за мощную шею.
— Спасибо вам, если бы не вы и ваши ребята, то я бы, наверно, не доехала. Спасибо, — тихим и хриплым голосом Аня всё же сказала, что кричало сердце.
Проводница укоризненно посмотрела на них и показала на часы, Аня резво выпрыгнула из вагона и, сделав шаг назад, увидела пять голов, торчащих из открытого окна: вся команда, пренебрегая указаниями тренера, всё же старалась проводить её. Она быстрым шагом подошла к окну, и ребята оживились, но стоило только им начать говорить, как поезд тронулся, и шум колёс заглушил всё, что они говорили, но Аня ускорила шаг и, закрыв глаза, закричала хриплым и сорванным голосом: «Спасибо вам, порвите всех на стартах». Горло зажгло, сухость и першение заполнили собой всё, Аня остановилась и, согнувшись пополам, закашляла. Но её старанья были не впустую, перебивая шум колёс и крик тренера, вошедшего в купе, девушка услышала хор из пяти голос: «Порвём». Аня перешагнула через рельсы и пошла на вокзал…
Аня тряхнула головой, воспоминание потихоньку рассеивалось, но она теперь улыбалась. Подняв себе настроение, стоило теперь подумать и о том, что происходит, прикинуть варианты, что ли. А есть только два варианта: или она свихнулась, или этот мир преподаёт ей урок и реальность искривилась под ней. М-да, одно реалистичнее другого, как там, у «Тараканов»: «Кто-то из нас двоих точно сошёл с ума. Осталось лишь определить, весь мир или я». Вот тебе и изменчивый мир по Макаревичу. Аня улыбнулась ещё шире, ведь если так посмотреть… Она не голодна, жива, здорова, хотя бы физически, Кирилл даже не покушается на неё, да и в принципе всё понятно. Надо поутру ехать домой. Но как заснуть, когда по внутренним часам только день?
Кирилл тихо вжался в стену и что-то напевал себе под нос, ему, в отличие от девушки, спать хотелось, и он, закрыв глаза, твердил слова, всё медленнее и медленнее, всё чаще сбиваясь с ритма, и вскоре заснул. Аня подошла к свече и задула её, светленький дымок потянулся вверх и растаял. Девушка тоже решила попробовать заснуть, на удивление это почти получилось.
Глава V
Утро настало мгновенно и резко. Стук дубинкой по решётке и крик.
— С добрым утром, рецидивисты и хулиганы! — это верещал молодой Саша. — Вы мне надоели, пошли вон и вещи заберите.
Кирилл толкнул Аню и быстро взял гитару, а свободной рукой потащил коврик обратно, где он и лежал с вечера. Саша наступил на край, и Кирилл запнулся, но стоило только появиться дяде Егору, как все издевательства закончились.
— Александр, не корчите из себя придурка. Что о нас девушка подумает, — беглый взгляд на Анну. — Она же у нас впервые, хотя, надеюсь, и в последний раз в качестве задержанной.
Старший из правозащитников подмигнул девушке и, подойдя, погладил её по голове.
«Нет, это больной мир, нереальный. Где это видано, чтобы ментяра задержанного ласкал?» — быстро, как пуля, как удар милицейской дубинки в привычном мире, пронеслось у Ани в голове, на публику она только улыбнулась.
Они быстро собрались, и уже в дверях Аня обернулась в последний раз посмотреть на то место, где пришлось спать, и обиталище этих двух, как будто списанных со стереотипа, право обладающих правозащитников. Кирилл вёл за собой, он знал вокзал как свои пять пальцев, хотя нет, как гитару, уж там-то он точно каждый миллиметр пространства знает, а на руках и прыщики неожиданно выскакивают. Механически следуя за юношей, Аня могла дать волю мысли, оглядеться, освоиться. Вокзал всё же не был похож ни на один из знакомых, вернее, ещё забавнее, первое ощущение сохранилось, он был смесью всех вокзалов Петербурга, причём смесью дурной, халтурной — то там, то ещё где проскальзывал «комок», и, стоя там, можно было с уверенностью сказать, откуда «сплагиатили». Они подошли к массивным деревянным дверям,
