Наше молчаливое внимание бьет по нервным окончаниям. С каждой секундой воздух становится все более жарким, тягучим.

Мужчина наклоняет голову к плечу, рассматривает меня. А я замечаю, как бугрятся мышцы под его темной рубашкой, наконец, его рука, унизанная перстнями, приходит в движение и Валид тянет покрывало, которым я все еще укрыта, на себя.

Медленно. Не спеша. По сантиметру оголяя мою задеревеневшею фигурку. Мое состояние можно охарактеризовать, скорее, как самый настоящий ступор.

Валид же тем временем в абсолютном молчании отбрасывает покрывало в сторону и начинает рассматривать меня.

Что-то в этом мужчине есть крайне опасное, что заставляет бояться его даже больше, чем Мухоматова со всей его шайкой вместе взятой.

В незнакомце проскальзывает дикая харизма, подчиняющая, доминантная. Прикрываю глаза, чтобы скрыться от такого внимания, нужно немного времени, чтобы собраться, чтобы сыграть роль, на которую меня обрекли.

Но сознание сопротивляется, а тело начинает покрываться мелкими мурашками, как от холода, от ужаса, который леденит мою душу.

В мягком освещении комнаты мужчина, нависающий надо мной, воспринимается каким-то мифическим, нереальным.

— Ну, здравствуй, подарочек, — выдыхает, чуть кривя губы в полуулыбке, демонстрируя оскал хищника, только глаз эта улыбка не касается. Они остаются по-прежнему цепкими и холодными. Скользящими по моей коже подобно лезвиям бритвы.

Заставляю себя не ежиться под таким откровенным взглядом.

Чуть не вздрагиваю, когда Валид протягивает мне руку, а я смотрю на его широкую смуглую ладонь с яркой линией жизни, на фаланги пальцев, на которых поблескивают серебряные обручи, и не решаюсь вложить свои дрожащие пальцы.

Но Валид не ждет моей инициативы, он ловит мое тонкое запястье и тянет меня на себя, заставляет подняться с кровати и встать рядом, чтобы буквально утонуть в его остром аромате с примесью холода.

Я рядом с этим мужчиной просто букашка, едва достающая ему до плеча. Поднимает мое лицо за подбородок, чтобы ему в глаза смотрела, а меня от одного этого касания в жар бросает.

У него кожа по сравнению с моей магма расплавленная, не иначе. Но мой тремор Валид игнорирует. Он смотрит мне в глаза так, что душа выворачивается. Все страхи и сомнения поднимаются.

Под прицелом таких проницательных глаз я теряюсь. Кажется, что Байсарова не провести и что он может вскрывать все потаенное и тайное одним вот таким проницательным, пробирающим душу взглядом.

Его пальцы скользят по моей скуле, скупая ласка, убегающая в мои пряди, которые он пропускает между своими пальцами.

Жуткий. Невозможный. Рядом с ним воздуха не хватает и сердце отбивает неровный ритм в груди.

Прищуривает свои темные глаза, хмурит брови и опускает голову ко мне, проводит хищным крепким носом по моей скуле, словно зверь нюхает.

А меня от терпкого холодного аромата мужчины сносит, импульсы проскальзывают от него ко мне, парализует он как действиями, так и своей энергетикой, жесткой и непоколебимой.

— Вкусная… — выдыхает глухо, а я вздрагиваю, ощущая, как пальцы в моих волосах сжимаются крепче, пресекая мою ничтожную попытку отпрянуть…

Он не дает мне ни на миллиметр отстраниться, чувствую себя бабочкой, пойманной в железные тиски. Валид заставляет меня смотреть в свои глаза и от этой близости у меня просто дух захватывает.

Я как под гипноз попадаю, моргнуть не могу. Его глаза, как огромная темная бездна, поглощают всякий свет, становятся беспросветно темными, насыщенными, подавляющими.

Он изучает меня, скользит взглядом, словно ласкает, смотрит на мои губы, подкрашенные блеском, и они колоть начинают, как если бы действительно пальцем скользнул и надавил.

Машинально облизываю нижнюю, провожу по ней кончиком розового язычка, и мужчина прищуривается. Резко. С шумом воздух выпускает сквозь сжатые зубы.

Не могу понять, какие именно чувства бужу в этом кавказце, он изучает меня, как диковинку, которая попалась в силки.

Вторая рука взмывает вверх и опускается на мою щеку, чуть поглаживает кожу, царапает и обжигает остротой металла очень странных серебряных колец, а мне дышать все труднее, выдерживать такой молчаливый натиск слишком сложно.

Потому что впервые я понимаю, какой именно смысл несет в себе фраза «раздевать глазами».

Валид не просто раздевает меня взглядом, он словно препарирует, проскальзывает в подкорку, забредает в самые интимные уголки души.

От него не спрятаться, не утаить. Кажется, что прямо сейчас мужчина уже знает все, он читает меня, как открытую книгу.

— Ты дрожишь, — наконец, выдает с нажимом, опускает взгляд на мое плечо, отслеживает бег мурашек по коже, и я вздрагиваю, как если бы действительно мерзла.

Не знаю, что ответить, как быть, что вообще имею право сказать, какую ложь придумать…

— Я…

Хочу ответить банальность, но стоит короткой буковке начала моих оправданий слететь с губ, как Валид фокусирует свой взгляд на моих устах и все, что я хотела бы сказать, вылетает из головы, а мужчина многозначительно ухмыляется.

— Это поправимо, — отвечает словно между прочим и крепкая рука скользит мне на спину, прижимает к литому огромному телу. Я же по инерции выставляю похолодевшие ладошки вперед и ощущаю, как под сорочкой бугрятся массивные каменные мышцы.

Невероятное ощущение. Будто теплый гранит под пальцами оказывается, дышащий, живой…

Байсаров как печка согревает. Моментально от острого ощущения холода меня неожиданно бросает в жар. Организм сходит с ума от этой близости. И все мои эмоции находят слишком явный отпечаток на моем лице, потому что я замечаю, как мужчина прищуривается, словно недоволен моими реакциями.

А я вспоминаю едкие слова Мухоматова.

Ублажи его, Валид должен остаться довольным, тогда будешь свободной…

Пытаюсь взять себя в руки, расслабиться, даже стараюсь улыбнуться дрожащими губами, но задача кажется невыполнимой, мне с трудом удается справляться с перегрузками, к которым мой организм не готов.

— Как тебя зовут?

Легкая ласка и крепкие пальцы скользят к моей шее, словно массируют теплом, и кожа у меня начинает трепетать. Его жар, как это ни странно, начинает расслаблять, словно мужчина решил поменять стратегию с жесткого нападения на более мягкое.

— Варя… — отвечаю едва слышно, можно сказать, просто губами шевелю, и жесткие суровые уста мужчины раздвигает кривая ухмылка.

— Оригинальное имя, старое, сейчас так почти никого не называют… — отвечает как-то вскользь, а я вдруг понимаю, что ему параллельно, как именно меня зовут, и, скорее всего, он решил, что имечко у меня не что иное, как сценический псевдоним.

Эта мысль царапает остро, как если бы меня записали в ту самую категорию женщин, которой я, собственно говоря, сейчас и являюсь…

Больше Валид не говорит, длинные пальцы в кольцах скользят по моей спине