Шрифт:
Закладка:
Несмотря на то что НЭП позволил в определенной степени восстановить объем экономического производства царской России, внешняя торговля на протяжении 1920-х годов находилась в упадке, в результате чего Россия по своему технологическому уровню все больше отставала от западных стран. Так, внешнеторговый сектор, перешедший под контроль государства как одна из «командных высот», если использовать выражение Ленина, был одним из наименее эффективных секторов экономики Советского Союза (см. рис. 3). С июня 1920 года уполномоченным органом по совершению внешнеторговых операций становится Наркомат внешней торговли, возглавляемый исполняющим обязанности наркома торговли и промышленности Л. Б. Красиным. В деле восстановления царской модели экономики последний делал ставку на западные кредиты, концессии, торговлю и займы. Красин хотел создать комиссариат, который позволил бы осуществить эту задачу [О’Коннор 1993].
Рис. 3. Объемы внешней торговли Российской империи и Советского Союза в текущих ценах (млн руб.) Источник: [Внешняя торговля за 1918–1940:14].
Провал внешнеэкономической политики 1920-х годов был по большей части обусловлен неблагоприятной ситуацией, связанной с неурожаем зерновых. В начале 1920-х годов импорт в значительной степени финансировался за счет золотовалютных резервов[45]. Они были исчерпаны в 1922 году. Реакцией на это стал более регламентированный план внешней торговли, позволивший уменьшить отрицательное сальдо в 1922/1923 отчетном году. С 1923 года Народный комиссариат финансов проводил кампанию по восстановлению фискальной дисциплины, призванную вернуть страну к золотому стандарту. В 1924 году, выступая перед региональными партийными работниками, Г. Я. Сокольников сравнил декреты наркомата с боевыми приказами [Доброхотов, Колодежный, Пушкарев 2008:577–578]. В этом же году план Дауэса привел к стабилизации экономику Европы, и резкий всплеск экспорта зерна обеспечил Советскому Союзу положительное сальдо торгового баланса в размере 94 млн рублей – ив первый, но, увы, и в последний раз за период НЭПа его баланс был положительный. Этот всплеск вызвал большой оптимизм, позволил стране восстановить свои золотовалютные резервы и присоединиться к международной системе конвертируемых валют – золотому стандарту[46]. На последующие годы были составлены амбициозные планы внешней торговли, но валютная стабильность никак не повлияла на стабильность погоды, и плохой урожай 1924–1925 года вернул к жизни отрицательное сальдо. В том же году Советский Союз стал нетто-импортером зерна, что сократило с трудом накопленные золотые резервы до уровня, который ставил под угрозу обеспеченность червонца золотом[47].
К концу 1925 года растрата резервов и завершение безинфляционной ремонетизации экономики, в результате которой денежная масса была удвоена без значительного увеличения инфляции, уже явно сдерживали действия государств. Как мы увидим, накануне XIV съезда партии в конце того же года это породило среди партийного руководства множество дискуссий [Woodruff 2008: 202–204][48]. Финансирование закупок зерна пришлось сократить, поскольку внутренние цены на него начали расти, опередив мировые цены, – неблагоприятный сценарий для правительства, стремящегося использовать экспорт зерна для развития промышленности (см. рис. 4 и 5). А сбалансированность внутреннего и международного рынков стала для советской власти невыполнимой задачей.
Рис. 4. Стоимость продажи зерна (1913 г. – 100 %)
Источник: [Davies 1991: 279].
Рис. 5. Объем зернового экспорта в 1913 и 1922/23-1934 годы Источник: [Davies, Harrison, Wheatcroft 1994: 316].
Рассчитано по: [Внешняя торговля за 1918–1940: 84, ПО, 144, 179].
Дискуссии о внешней торговле и советской индустриализации
Попытка найти сходство между действиями большевистского руководства и администрации Гувера либо политических элит промышленно развитых стран по большей части бесплодна. Одну важную параллель все же можно провести. Столкнувшись с экономическим кризисом в 1920-х годах, и те и другие предпочли следовать либеральным предписаниям золотого стандарта. Речь идет о мерах жесткой экономии. Исторический период от смерти Ленина до первой пятилетки обычно описывали как период политической борьбы между сторонниками противоположных теоретических позиций (перманентная революция vs построение социализма в одной стране). За этой дискуссией об индустриализации между правыми и левыми последовала атака Сталина на правых сторонников сбалансированной индустриализации[49]. Этот нарратив приписывает политикам большую степень свободы, чем та, какой она могла быть в те годы. Он искажает реальное положение дел. Создается образ большевистских лидеров как полностью вовлеченных в идеологическую борьбу агентов, не обремененных задачей преодоления последствий серьезного экономического кризиса. Поэтому помещение дискуссий в кризисный контекст представляется необходимым шагом.
Наряду с более открытыми и широко известными теоретическими дискуссиями об индустриализации в Политбюро, велись более практически ориентированные дискуссии – относительно оптимального политического курса в неблагоприятных условиях мировой экономики. Речь шла о том, как наилучшим образом использовать финансовые и товарные активы страны для индустриализации и модернизации экономики в рамках рыночного взаимодействия. Сами дебаты были следствием не идеологических колебаний, а неожиданных испытаний, которым подверглись червонец и правительственные золотые резервы. Это, в свою очередь, подрывало веру в правильность политического курса на поддержание монетарной стабильности как внутри страны, так и за рубежом. Один из вариантов выхода из ситуации заключался в поддержании золотого паритета червонца с помощью продажи золота на открытом рынке: ставка делалась на рост экспорта и промышленное развитие, которые смогут решить проблему хронического дефицита платежного баланса и восстановить золотовалютные резервы. С этим вариантом соглашалось все большевистское руководство. Предполагалось, что отказ от поддержки червонца привел бы к обесцениванию валюты, инфляции и обвалу рынков, а вместе с тем – к изгнанию советского государства с международных рынков капитала. Никто из партийного руководства не рассматривал этот вариант в качестве возможного, пока он не оказался неизбежным. К большевикам медленно приходило осознание того, что в условиях дефляции на мировых рынках сырьевых товаров второй половины 1920-х годов рыночный рост преимущественно аграрной экономики невозможен.
Но в бурные месяцы середины десятилетия никто не мог этого предвидеть. Начиная с осени 1925 года на протяжении многих месяцев члены Политбюро активно обсуждали темы внешней торговли и финансового состояния страны в довольно оптимистическом ключе. Они понимали, что занимались реконструкцией системы царского министра С. Ю. Витте, в которой крестьяне эксплуатировались, а зерно обменивалось на зарубежные промышленные товары и технологии