Выбор Есухэй-батора имени Тэмужин определил древний тюркско-монгольский обычай «нарекать имена по наиболее бросающемуся в глаза явлению при рождении»[133] ребенка. И поскольку «у Есухэй-батора случилась победа над татарами и покорение их государя Тэмужин угэ, происшедшее около этой поры, и он одержал победу над врагом, (то) сочтя этот случай за счастливое предзнаменование, он нарек свое царственное дитя Тэмужином по имени государя татар, о котором упоминалось»[134].

Наверняка родители, давая сыну это имя, вкладывали в него и более глубокий смысл. Как считают некоторые исследователи этимологии этого имени, оно происходит от тюркско-монгольского корня «темур» (железо), а это роднит его со словом «кузнец», что в переносном смысле может означать «человек железной воли»[135].

А вот американский ученый Джек Уэзенфорд подметив, что имена трех детей Есухэй-батора и Огэлун являются однокоренными (это до сих пор в традиции монголов), утверждает, что все эти три имени (Тэмужин, Тэмугэ и Тэмулун) производны от корня «тэмул»[136], в современном монгольском языке означающего «рваться, устремляться, стремиться вперед, вырываться».

Что ж, с фонетической точки зрения оба толкования могут быть признаны справедливыми. И тогда факторов, побудивших Есухэй-батора назвать первенца именем Тэмужин становится сразу несколько, и тем весомее и значительней был смысл, который, вероятно, вкладывал отец, нарекая своего сына, впоследствии выковавшего в себе железную волю и устремившегося вперед к достижению своих замыслов.

О дате рождения Тэмужина (Чингисхана) также существуют различные мнения. Прежде всего, нет единодушия в этом вопросе у авторов древних летописей, по свидетельствам которых современные ученые остановились на трех основных версиях: 1155, 1162 и 1167 гг.

«Приблизительность» датировки этого и всех последующих событий в истории монголов вплоть до 1201 года автор «Мэн-да бэй-лу» («Записка о монголо-татарах») Чжао Хун объясняет тем, что «у них (монголов. — А. М.) в обиходе… сначала не было шестидесятилетнего цикла… По их обычаю, (они) каждый раз отсчитывали один год, когда зеленеют травы»[137].

Судя по времени написания записок Чжао Хуном (1221 г. — А. М.), этот «фенологический» календарь существовал у монголов и в первой четверти XIII века, хотя уже в самом начале этого века (об этом свидетельствует «Сокровенное сказание монголов») монголы перешли на циклический календарь.

«Фенологический календарь, — писал Л. Н. Гумилев, — употребляется этносами, непосредственно связанными с природой, но игнорирующими историю. Для этого восприятия времени достаточна постоянная повторяемость, а не линейная протяженность. Но как только людям требуется осознание себя во времени, с последовательностью событий, они вводят либо линейный счет по правителям, либо циклический календарь. То и другое говорит о переходе от гомеостаза к динамическому развитию. У монголов этот переход состоялся в конце XII века»[138].

Чаще всего (и в первую очередь, признанными монгольскими учеными Ш. Нацагдоржем, Н. Ишжамцем, X Пэрлээ, Ч. Далаем) годом рождения Чингисхана называется год черной лошади — 1162 год. В нашем повествовании именно этот год и будет являться точкой отсчета, определяющей дальнейшую датировку событий жизни нашего Героя.

Чингисхан был не единственным ребенком Есухэй-батора и Огэлун. «От Огэлун ужин родилось у Есухэй-батора четверо сыновей — Тэмужин, Хасар[139], Хачигун[140] и Тэмугэ[141]. И родилась у них дочь, и нарекли ее Тэмулун. Когда Тэмужину исполнилось девять лет, Жочи хасару было семь, Хачигун элчи — пять, Тэмугэ отчигину — три года; Тэмулун и вовсе лежала в люльке»[142].

По поводу других детей Есухэй-батора и Огэлун Рашид ад-дин сообщает следующее:

«Второй сын был Жочи хасар. Жочи — имя, а значение (слова) хасар — хищный зверь. Так как он был (человеком) весьма сильным и стремительным, то стал обозначаться этим эпитетом.

Огэлун, мать Тэмужина-Чингисхана, беседует с детьми. Современная панорама. Государственный музей города Хух-хот (КНР)

Говорят, что его плечи и грудь были так широки, а талия до такой степени тонка, что, когда он лежал на боку, собака проходила под его боком; сила же его была такова, что он брал человека двумя руками и складывал (его) пополам, как деревянную стрелу, так что его хребет переламывался…

Третий сын — Хачигун. Он имел много жен и сыновей, но заместителем (наследником. — А. М.) его стал Элжидэй…

Четвертый сын — Тэмугэ отчигин. Тэмугэ — имя, а отчигин — значит «господин огня и юрта», младшего сына называют «отчигин»; ему (Тэмугэ) именем собственным стало Отчи-нойон, и он известен под этим (именем)…

Среди монголов Отчи-нойон отличался (своей) большой любовью к строительству, и везде, куда ни приходил, он строил дворцы и загородные дворцы и (разбивал) сады.

Чингисхан любил его больше других братьев и сажал выше всех старших братьев…»[143]

Автор «Золотого изборника» («Алтан товч»), монгольский летописец Лувсанданзан упоминает Сочигэл эх, вторую жену Есухэй-батора, от которой у Есухэй-батора было двое сыновей — Бэгтэр и Бэлгудэй[144].

* * *

Описание процесса мировоззренческого становления нашего Героя мы начали с рассказа об источниках происхождения его мировоззрения: новых формах и условиях хозяйственной деятельности и социальной жизни родоплеменного общества монгольских скотоводов-кочевников XII века.

Но поскольку мировоззрение — это не только содержание, но и способ познания окружающей действительности, далее мы расскажем о том, «в каком духе» воспитывались дети Есухэй-батора и Огэлун, и в частности, Тэмужин, и каким образом формировалась система взглядов нашего Героя на окружающую действительность и его место в ней.

Представление об этом дают сведения, содержащиеся в уже не раз цитированном «Сборнике летописей» Рашид ад-дина, а также в записках китайских послов-шпионов Чжао Хуна, Пэн Да-я и Сюй Тина[145] и европейских христианских миссионеров Плано Карпини, Вильгельма де Рубрука[146], посетивших Великий Монгольский Улус в первой половине XIII века.

Чжао Хун отнюдь не для красного словца написал о том, что монгольские воины «рождаются и вырастают в седле. Сами собой они выучиваются сражаться. С весны до зимы [они] каждый день гонятся и охотятся. [Это] и есть их средство к существованию…»[147]

Пэн Да-я развил мысль своего соотечественника Чжао Хуна, а христианский миссионер Плано Карпини, побывавший в Монголии вслед за Пэн Да-я, подтвердил наблюдения последнего:

«…Монголы укладывают младенца в колыбель, которую надежно приторачивают к седлу коня его матери, и таким образом ребенок сопровождает свою мать, куда бы та ни отправилась. Трехлетнего ребенка монголы привязывают к седлу, дают в руки повод, и он скачет вместе со всеми. В возрасте четырех-пяти лет, дав в руки ребенка маленький лук и