Шрифт:
Закладка:
Поспели вовремя. Представление уже начиналось. Перед домом Кускова расположилась живописная группа «русских». Одеты они так, как представляет себе русских средний американец: все, как один, бородатые, с мушкетами, командир в зеленом мундире с шашкой на боку, перед ними начальственная пара. Это, надо полагать, сам основатель Форт-Росса, уроженец города Тотьмы, Кусков и его жена, круглолицая дама в пышном платье и чепце на голове.
— Я вижу чужестранцев! — кричит дозорный с башни. И через ворота во двор форта входит компания «испанцев», как и положено, усатых, с острыми бородками, в широкополых шляпах и расшитых камзолах. Они останавливаются перед встречающими их русскими. Главный парламентер читает по бумаге:
— От имени губернатора Агирро… я должен выразить обеспокоенность появлением русских на наших берегах. Ваше присутствие создает напряженность. Я настоятельно рекомендую оставить нашу землю и вернуться в свои владения.
— Уважаемый посланец губернатора, — отвечает Кусков, — передайте вашему начальству: я не могу выполнить подобную просьбу. Мы пришли сюда с мирными намерениями, мы никому не угрожаем. Если губернатора беспокоит наше присутствие, пусть он обращается к моему правительству в Санкт-Петербург. Мой долг защищать этот форт, и я буду это делать, если возникнет какая-либо угроза.
Геральд испанского губернатора в замешательстве. Видя это, Кусков предлагает:
— Может быть, почтенные гости хотят ознакомиться с нашим фортом, увидеть наших людей?
Посланец губернатора соглашается. Русские моряки-охотники берут ружье к ноге, испанцы обходят караул. Затем начинается веселая, шумная и обязательная для всех американских исторических празднеств стрельба из мушкетов. Русские выстраиваются в шеренгу, берут ружья на изготовку, офицер в зеленом камзоле взмахивает саблей, гремят выстрелы, клубится сизый пороховой дым. Испанцы явно под впечатлением.
Но на этом представление не кончается.
— А теперь мы покажем вам, на что способна наша артиллерия, — объявляет офицер. И «испанцы», и все прибывшие на праздник туристы гурьбой идут к распахнутым воротам форта, где установлена нацеленная на побережье пушечка и, опираясь на копье, стоит картинный «индеец».
Обмакнув в воду пушечный шомпол — подобие поршня, — ствол прочищают от накопившейся пыли, закладывают пороховой заряд, поджигают фитиль, пушечка гремит ко всеобщему восторгу зрителей.
«Ливинг хистори дей» продолжается. Так по сложившейся, но варьируемой в зависимости от сюжета традиции отмечают здесь исторические праздники: День независимости, когда разыгрывается битва англичан и американских повстанцев на Пенсильвания авеню перед ступенями Национального архива в Вашингтоне, годовщины разного рода сражений на тех полях, где они состоялись.
Конечно, можно сказать, что это еще один пример деловитой американской стандартизации, той, что делает неотличимыми друг от друга бензоколонки, закусочные «Макдональдс», полки с продуктами в супермаркетах и в магазинах «Вулворт», где те же самые товары лежат на тех же самых местах, будь то в Нью-Йорке, Вашингтоне или в Чикаго.
Над стандартизацией у нас принято иронизировать: убивает она самобытность, делает все и вся на одно лицо.
Что ж, в этом, конечно, есть свой смысл. Но в стандартизации есть и сильная сторона, идущая от сути нашего века массового производства товаров, массового потребления, достаточно высокого среднемассового уровня жизни. Стандартизуется то, что удобно, полезно, что облегчает жизнь человека в наш напряженный, быстрый, ведущий отсчет уже не месяцами, не днями, а минутами век.
…На этом окруженном темными деревянными стенами дворе мы провели почти целый день. Жарилась на вертеле туша кабанчика, варилась в котлах похлебка, стояли деревянные столы, за которыми под вечер предполагалось устроить грандиозное пиршество.
А перед тем как началась вся эта пальба и гульба, в часовне пел хор. Небольшая тесовая часовня, икона на стене, красный язычок лампадки. Она спускается на цепи с потолка. «Русские ребята» в расшитых косоворотках, подпоясанных поясками с кисточками, исполняли церковные песнопения. Бородачи и с бритыми лицами, лысые и с лохматой шевелюрой, они и впрямь казались русскими, хотя произношение — пели они по-русски — выдавало американцев. Пел хор «Славянка», самодеятельный коллектив энтузиастов русского песнопения. А потом хор переместился в зал коменданта Кускова и лихо грянул: «Калинка-малинка, калинка моя…»
Узнав, что среди посетителей Форт-Росса оказался советский корреспондент, добры молодцы в расшитых русских рубахах радостно меня приветствовали. Какой-то фотограф, видно очень серьезный, поскольку снимал с треножника, расставил весь хор, попросил меня подойти к певцам, и мы все вместе спели «Эх, дороги…».
Странно мне было петь здесь, в маскарадно-праздничной обстановке, эту трагичную, незабываемую песню о войне. Сколько раз я ее слышал по радио, сколько сам пел со своими, среди своих. Пел и до сих пор пою с тоской — в каждой семье свои потери, и наши потери общие, всей страны… Эта песня одна из лучших о войне — наша общая память. А тут вокруг меня стояли веселые, старательные американцы-хористы. И почти никто из них ни слова не понимал по-русски. Их завораживала, очевидно, сама протяжная щемящая мелодия, должно быть, она казалась им выражением «русской души».
Директор хора Поль Эндрус, здоровенный молодой мужчина с русой бородой, и впрямь кажется былинным русаком, правда, из американской постановки. Он рассказал мне, что хор самодеятельный, все певцы где-то работают: один — программист ЭВМ, другой — учитель, третий — аспирант. Почему собрались вместе? А им нравится петь русские песни. Более точно происхождение русского хора в Сан-Франциско объяснить он не смог. А называется хор «Славянка» в честь русской реки. На карточке, которую мне вручил Поль Эндрус, написано так: «Славянка», мужской славянский хор района залива». Центр его в университетском городе Беркли.
…Я стоял и оглядывался вокруг. Форт-Росс. А где же русские? Неужели только мы с Николаем Ивановичем? Нет, оказывается, русские были. Пожилая женщина с седыми волосами. Знакомимся. Елизавета Николаевна Сидорова. Живет в Калифорнии. Дочь русского генерала, внучка губернатора Сибири. Так она, во всяком случае, сказала. «Из России меня увезли маленькой. Сначала были в Ялте, потом — в Стамбуле, там заболела и умерла моя мама. Потом жили в Париже, а затем перебрались в Америку». Недавно Елизавета Николаевна побывала в Москве. Я услышал, как она рассказывала об этом Николаю Ивановичу, жаловалась: все было как-то не так. И в церковь, куда она хотела сходить, вроде бы ее не пустили. В Ленинграде не попала на Кировский балет.
Конечно, «Интурист» работает не
