Шрифт:
Закладка:
Дальше размышлять мне помешали следующие посетители. Я еле-еле успела проглотить кусочек конфеты, которую только что откусила. Юлечка почему-то не предупредила меня о том, что пришли незаписанные посетители. Наверное, не успела. Судя по тому, как женщина прошла, развернула рывком к себе стул, села, положив ногу на ногу, и уверенно показала дочери, чтобы она села на другой стул, они не стали слушать Юлечку. То, что это мать и дочь, сомнений не оставалось – полная, рыхлая девочка с бледной и очень плохой кожей была похожа на мать как две капли воды, только моложе лет на… я прикинула… – на тридцать. Девочка выглядела плохо, а мама так плохо, что определить ее возраст сходу было трудно.
– Добрый день! – как можно приветливее сказала я.
– У нас – недобрый! – резко ответила мне женщина. – Не пришли бы, если бы был добрый!
Я согласно кивнула:
– Недобрый так недобрый!
– Ну, понятно!.. Мне говорили, ведь мне говорили: «Ну, к кому ты идешь!..» А я думаю – а что, городская психологическая служба не должна помочь моему ребенку?
– Расскажите, что у вас произошло.
– У нас?! У нас – ничего. Это у них произошло! Какое они имеют право над ней смеяться? Ребенок хороший, добрый, всех любит, со всеми хочет дружить…
Я взглянула на девочку, смотревшую на меня исподлобья и грызшую пальцы. Жиденькие пегие волосики небрежно свисают на лицо, бесцветные брови, небольшие светлые глаза, толстые щеки, много ест этот ребенок, очень много лишнего ест. Лет… тринадцать или пятнадцать. Или семнадцать. Из-за сильного перевеса не поймешь.
– Как тебя зовут?
– Не надо с ней разговаривать, тем более таким снисходительным тоном! – тут же вскинулась мать девочки. – Она пришла послушать, что скажут! А то ведь она мне не верит! Плачет каждый день! А я говорю – нечего плакать. Они пусть плачут! Заплачут, когда придется за все отвечать!..
Мама тоже ест слишком много. В принципе ничего плохого в хорошем аппетите нет, если люди при этом радуются жизни и нравятся себе самим. Если их печень справляется с лишними углеводами и жирами, если организм работает как вечный двигатель или хотя бы как механизм, собранный хорошим квалифицированным мастером на долгие года.
Девочка подняла на меня глаза, шумно вздохнула и отвернулась. Наткнулась взглядом на фигурку шумерской богини Иштар, милую поделочку из темного металла, которую мне принес один посетитель, благополучно помирившийся с женой и считавший это результатом наших бесед.
Богиня имела тончайшую талию, круглые выпирающие груди, крутые бедрышки и длинные ровные ножки, а выше щиколоток – небольшие крылышки, и в каждой руке держала по маленькой извивающейся змейке.
Почему именно такую фигурку принес мне тот моложавый дедушка, имеющий внуков, детей, бывшую жену-ровесницу и еще молодую, с которой он и помирился, не знаю. Возможно, шумерская богиня похожа на его новую жену с плохим характером, которую он ревнует и любит, как в первый раз. Мне рассказал всё, что надо и что не надо.
Наверное, я что-то дельное посоветовала, хотя мне кажется, что я хотела, чтобы он побыстрее ушел, вместе со своей слегка припозднившейся первой любовью, юношескими обидами, детской злостью на игрушку, которая ломается и ломается – новая жена оказалась со вздорным характером, со сварливой мамой на два года младше зятя, с нелюбовью к готовке и неожиданной азартной страстью к покупке бессмысленных дорогостоящих вещей – меховой ушанки со стразами, фиолетовой шубки из убитых зверьков, специально для этого выращиваемых, розовой шубки, палевой шубки, а также колечек, кофточек, брючек, сумочек, часиков…
Мужчина спрашивал, как сделать так, чтобы жена пекла блины, лепила хинкали, варила холодец, тушила кролика и перестала выписывать себе одежду, от которой ломятся шкафы и трещит бюджет. Я посоветовала поменять новую жену на старую. Мужчина рассердился, но не ушел. Стал кипятиться, доказывать, что физиология это залог долголетия и крепкого здоровья тела, а счастье души, живущей в этом теле, непосредственно зависит от физиологии. Доказывал-доказывал, пил воду, глицин, нитроглицерин, снова доказывал и ушел. И больше ни разу не пришел.
Поэтому я очень удивилась, увидев его вчера с шумерской богиней в руках. Он молча поставил передо мной статуэтку, купленную в салоне на углу центральной улицы, – я давно видела эту фигурку в витрине и еще думала – выписал хозяин поделочку из провинции Гуанчжоу, где делают и подделывают теперь вообще всё, или кто-то сдал милую вещицу, завалявшуюся дома, чтобы купить таблеток и курицу на обед.
Я не успела спросить мужчину, как у него все уладилось, он послал мне воздушный поцелуй и ушел, пританцовывая, из чего я сделала вывод, что он как-то договорился с новой женой (похожей, вероятно, на гологрудую шумерскую богиню), чтобы она иногда вместо фиолетовых шубок покупала фарш, а вместо золотых колечек – баклажаны. Вывод, может, и неверный. Ведь я не знаю, отчего он танцевал. От счастья быть молодым мужем, от победы над бессмысленностью своей избранницы или оттого, что старая жена согласилась его иногда кормить и выслушивать. Почему-то я не думаю, что он вернулся к женщине, с которой прожил тридцать один год и однажды забыл, что когда-то ее любил.
Девочка уставилась на богиню, долго ее разглядывала, потом напустила полные глаза слез.
– Что? – Мать быстро повернулась к ней.
Как она заметила, что девочка собирается плакать? Почувствовала спиной? Родное, любимое, несчастливое дитя своё.
– Вы нарочно? Зачем вы такое ставите? Это намек? А вы знаете, что намекать на то, что у человека проблемы с весом – это противозаконно?
Я ко всему привыкла. К тому, что мои посетители – пациенты, клиенты, как их ни назови – сами придумывают и утверждают помимо Госдумы законы, видят то, чего нет, слышат голоса, толкуют сны, свои и чужие, лучше меня всё знают, хотя приходят за советом, кидаются стульями и другими тяжелыми предметами, врут мне и себе, забывают, как врали, врут по-другому, мечтают о несбыточном, упорно не хотят видеть очевидное, мучают себя и других. Собственно, как почти все люди на земле. Ведь все хоть один раз в жизни бросали предметы – пусть не в окно и не в стену, а хотя бы на пол. Так, чтобы разбилась, наконец, чашка, порвалась книга, рассыпался сахар, оторвалась голова у куклы, или нога, или обе…
Наверное, я не настроилась на разговор с женщиной – она так ничего мне толком не сказала, ушла, уведя за руку дочь. Написала в книге посетителей: «Безобразно! Не когда больше не прийду!», оставила такой же отзыв на сайте, добавив: «Противная тётка все время хотела ржать. Не рекомендую не кому!»
Саша часто говорил мне, что ему нравится моя улыбка, что она удивительная – как будто я знаю что-то хорошее, веселое – о мире, о нем, о себе самой, и вот-вот скажу ему это. Но не говорю, от этого всегда есть маленькая тайна и приятное ожидание. Я считала, что он это просто придумывает, видит то, чего нет. Вот еще кто-то увидел… Только так мной не очаровался.
Мать девочки подумала и добавила второй отзыв: «Не разабралась в проблеме булинга!!!»
Больше никто не пришел, я отпустила Юлечку, досидела до положенных 17.45 и не спеша пошла домой, радуясь, что к концу дня стих ветер, и можно брести по городу, глядя на окна домов, на людей, идущих с работы или просто гуляющих, на бездомных кошек и собак, с надеждой заглядывающих мне в глаза – они знают, что я могу взять кого-то из них, что однажды мое сердце опять дрогнет и я возьму – самого несчастного, самого беспомощного, самого доверчивого – и он станет царствовать у меня дома вместе с хвостатыми королями Питиримом и Кукуном и королевой Айей.
Я шла и думала про ту женщину, которая ищет свою убежавшую и, скорей всего, погибшую кошку и ждет сына обратно. Ждет, когда он поймет, что больше мамы его все равно никто любить не будет, никто так не поймет, никто не будет тетёшкаться, оправдывать, заботиться.
Я знаю, что самое правильное для моей работы – не погружаться душой в проблемы моих посетителей. Умом – да, но не
