Социальная иерархия становилась настолько запутанной, что люди с трудом определяли различные степени и ранги, которые появлялись. Большинство людей еще не мыслили в терминах современных "классов" - тех горизонтальных слоев дохода и рода занятий, стоящих в антагонистических отношениях друг с другом, которые станут общепринятыми формами идентичности в XIX веке. Вместо этого большинство комментаторов конца XVIII века говорили о сортах - "лучших сортах", "худших сортах", "грубых сортах", "низших сортах" и, все чаще, "средних сортах".

Эти "средние люди" были средними, потому что их нельзя было отнести ни к джентльменам, ни к явным простолюдинам. Они не могли быть джентльменами, потому что имели профессию и зарабатывали на жизнь своим трудом; даже ремесленники, нанимавшие десятки подмастерьев-работников, считались чем-то меньшим, чем джентльмены. В то же время, однако, эти средние люди, такие как мелкие нью-йоркские торговцы Айзек Сирс и Джон Лэмб, часто были слишком обеспеченными или слишком утонченными и знающими, чтобы их можно было отнести к "низшему сорту" или "подлому сорту". Например, из трех тысяч взрослых мужчин в Бостоне в 1790 году восемнадцать сотен, или 60 процентов, составляли средний сорт; это были ремесленники или механики, владельцы рабочей силы, которые владели 36 процентами налогооблагаемого богатства города и составляли большинство его собственников.60

С самого начала XVIII века такие мыслители, как Даниэль Дефо, пытались объяснить и оправдать появление людей среднего достатка, в том числе "рабочих профессий, которые много работают, но не испытывают нужды".61 Эти обеспеченные рабочие люди с собственностью, такие как молодой печатник Бенджамин Франклин, все больше гордились своей обособленностью от общей праздности и рассеянности дворянства, стоящего над ними, и бедноты, не имеющей собственности, стоящей под ними. "Именно уникальное сочетание работы и собственности, - как выразился один проницательный исследователь этой социальной группы, - отличало "средний род" от элиты, которая владела собственностью, но не занималась производительным трудом, и от наемных работников, которые трудились, но не владели собственностью". Это были зачатки того, что станет средним классом в XIX веке.62

Хотя дворяне все еще были склонны объединять эти средние слои, которые имели профессии и открыто работали за деньги, с низшими слоями наемных работников в одну категорию простолюдинов, многие из этих средних людей считали себя равными так называемой аристократии или дворянству и стремились использовать республиканский акцент на равенстве для борьбы с теми, кто был выше их. У многих из них было достаточно богатства, и они не понимали, почему их не следует считать джентльменами. А если их самих нельзя было считать джентльменами, то они надеялись, как выразился один пенсильванский радикал в 1775 году, опустить "джентльменов... до нашего уровня" и добиться того, чтобы "все сословия и условия получили свою справедливую долю богатства".63 Другие представители среднего сословия все больше осознавали свое отдельное, но равное положение и начали, например, оспаривать право дворянства сидеть в отдельных ложах в театрах. Некоторые из них даже взялись писать пьесы и строить театры, предназначенные для их собственного среднего рода.64

Конечно, между этими средними слоями населения существовали огромные различия. Например, ремесленники или механики варьировались от очень богатых до малообеспеченных. Некоторым, например пекарям и каменщикам, требовался большой капитал для вступления в профессию, и поэтому они были богаче большинства. Другим, например ювелирам и часовщикам, требовались специальные навыки, что ограничивало их число и повышало доходы. А другие, такие как ткачи и сапожники, занимали более низкое положение и были беднее. Но все эти торговцы и другие люди среднего достатка, как правило, были объединены общим антагонизмом к будущей аристократии, стоящей над ними.

Социальная борьба, развернувшаяся в течение трех-четырех десятилетий после революции, особенно в северных штатах Америки, в основном велась между этими средними слоями населения и дворянством-аристократией, претендовавшей на "возвышение над остальными".65 Повсюду, но особенно на Севере, десятки тысяч амбициозных людей среднего достатка - коммерческие фермеры, мастера-ремесленники, торговцы, лавочники, мелкие торговцы и все те, кого позже стали называть бизнесменами, - приобретали не только значительное богатство, но и некоторую образованность, вежливость и осведомленность о большом мире.

К 1780-м годам будущим аристократам стало трудно противостоять таким вызовам. В дебатах с некоторыми представителями среднего рода на ратификационном съезде в Нью-Йорке в 1788 году Александр Гамильтон признал, что в Америке каждый губернатор, каждый член Конгресса, каждый магистрат, каждый офицер ополчения, да что там, "каждый знатный человек был аристократом".66 Если это так, то каждый избранный или назначенный на эти должности становился джентльменом-аристократом. Проблема стала очевидной во время Революционной войны. К большому неудовольствию более авторитетного дворянства, такие представители среднего рода - "сыновья фермеров или механиков, которые бросили плуг или мастерскую", чтобы поступить на службу в армию в качестве офицеров, - пытались использовать свои полномочия младших офицеров, чтобы претендовать на статус джентльменов. Люди среднего достатка, избранные на политические должности в 1780-х годах, делали то же самое: они утверждали свой дворянский статус одним лишь фактом избрания, не приобретая всех культурных атрибутов джентльменов.67

Эти представители среднего класса начали важную социальную борьбу, которая в итоге превратила их в доминирующий "средний класс" XIX века. Когда люди того времени говорили о борьбе между немногими и многими, или аристократией и демократией, происходившей в обществе ранней Республики, они имели в виду именно эту социальную борьбу.68

Историки по-разному интерпретировали эту сложную социальную борьбу. Одни отрицают наличие социальной борьбы вообще, утверждая, что революция не имела никаких социальных причин или последствий и была просто войной за независимость. Другие соглашались с тем, что борьба была, но рассматривали ее исключительно в экономических, а не социальных терминах, когда несколько богатых людей эксплуатировали простых рабочих. А третьи расходятся во мнениях о том, кто был участником борьбы и кто кого угнетал.69 Тем не менее борьба была вполне реальной, и она коренным образом изменила американское общество в последующие десятилетия после революции, особенно на Севере.

ФЕДЕРАЛЬНАЯ КОНСТИТУЦИЯ 1787 года была разработана отчасти для решения проблем, созданных присутствием в законодательных органах штатов этих средних людей. Помимо исправления недостатков Статей Конфедерации, Конституция должна была сдерживать эксцессы демократии и защищать права меньшинств от властного большинства в законодательных органах штатов. Но можно ли это сделать в республиканских рамках? Некоторые считали, что нет. "Ты можешь считать это очень необычным, - сказал Джозеф Сэвидж из Нью-Джерси своему сыну в июле 1787 года, - но люди лучшего сорта очень хотят монархического правительства и ежедневно ожидают, что эти джентльмены в Филадельфии порекомендуют их".70 Конечно, средние слои населения штатов не считали, что в различных законодательных органах слишком много демократии; напротив, из-за высоких налогов, которые они платили, они считали, что