Шрифт:
Закладка:
«Вместо неограниченной власти монарха мы получаем неограниченную власть парламента, с тою разницей, что в лице монарха можно представить себе единство разумной воли, а в парламенте нет его, ибо здесь все зависит от случайности, так как воля парламента определяется большинством… Такое состояние неотразимо ведет к анархии, от которой общество спасается одною лишь диктатурою, т. е. восстановлением единой воли и единой власти в правлении».
«Там, где парламентская машина издавна действует, ослабевает вера в нее; еще славит ее либеральная интеллигенция, но народ стонет под игом этой машины и распознает скрытую в ней ложь. Едва ли дождемся мы – но дети наши и внуки несомненно дождутся свержения этого идола, которому современный разум продолжает еще в самообольщении поклоняться».
Еще более резкой и едкой критике К. П. Победоносцев подвергает периодическую печать:
«Кто же эти представители страшной власти, именующей себя общественным мнением? Кто дал им право и полномочие – во имя целого общества – править, ниспровергать существующие учреждения, выставлять новые идеалы нравственного и положительного закона?
Любой уличный проходимец, любой болтун из непризнанных гениев, любой искатель гешефта может, имея свои или достав для наживы и спекуляции чужие деньги, основать газету, хотя бы большую. Ежедневный опыт показывает, что тот же рынок привлекает за деньги какие угодно таланты, если они есть на рынке – и таланты пишут что угодно редактору. Опыт показывает, что самые ничтожные люди – какой-нибудь бывший ростовщик, жид фактор, газетный разносчик, участник банды червонных валетов – могут основать газету, привлечь талантливых сотрудников и пустить свое издание на рынок в качестве органа общественного мнения…»
И опять-таки, как в парламенте, так и в печати царит та же безответственность: «Мало ли было легкомысленных и бессовестных журналистов, по милости коих подготовлялись революции, закипало раздражение до ненависти между сословиями и народами, переходившее в опустошительную войну? Иной монарх за действия этого рода потерял бы престол свой; министр подвергся бы позору, уголовному преследованию и суду; но журналист выходит сух из воды, изо всей заведенной им смуты, изо всякого погрома и общественного бедствия, коего был причиной; выходит, с торжеством улыбаясь и бодро принимаясь снова за свою разрушительную работу».
Понятие прогресса, требование неустанных преобразований вызывает следующую отповедь:
«Есть в человечестве сила, земляная сила инерции, имеющая великое значение. Ею, как судно балластом, держится человечество в судьбах своей истории – и сила эта столь необходима, что без нее поступательное движение вперед становится немыслимым. Сила эта, которую близорукие мыслители новой школы безразлично смешивают с невежеством и глупостью, безусловно необходима для благосостояния общества. Разрушить ее – значило бы лишить общество той устойчивости, без которой негде найти и точку опоры для дальнейшего движения. В пренебрежении или забвении этой силы – вот в чем главный порок новейшего прогресса».
«Общая и господствующая болезнь у всех так называемых государственных людей – честолюбие или желание прославиться. Жизнь течет в наше время с непомерной быстротой, государственные деятели часто меняются, и потому каждый, покуда у места, горит нетерпением прославиться поскорее, пока еще есть время и пока в руках кормило. И всякому хочется переделать все свое дело заново, поставить его на новом основании… Нравится именно высший прием творчества – творить из ничего, и возбужденное воображение подсказывает на все возражения известные ответы: “учреждение само поддержит себя, учреждение создаст людей, люди явятся” и т. п.».
«Слово преобразование так часто повторяется в наше время, что его уже привыкли смешивать со словом улучшение… Кредитом пользуется с первого слова тот, кто выставляет себя представителем новых начал, поборником преобразования и ходит с чертежами в руках для возведения новых зданий. Поприще государственной деятельности наполняется все архитекторами, и всякий, кто хочет быть работником, или хозяином, или жильцом – должен выставить себя архитектором… Мудрено ли, что лучшие деятели отходят, или, что еще хуже и что слишком часто случается, – не покидая места, становятся равнодушными к делу и стерегут только вид его и форму, ради своего прибытка и благосостояния… Вот каковы бывают плоды преобразовательной горячки, когда она свыше меры длится… “Не расширяй судьбы своей! – было вещание древнего оракула, – не стремись брать на себя больше, чем на тебя положено”. Какое мудрое слово! Вся мудрость жизни – в сосредоточении силы и мысли, все зло – в ее рассеянии». Эти слова, отчасти отражающие критическое отношение К. П. Победоносцева к эпохе Александра II, должны были служить в то же время предостережением современным ему государственным людям.
«Московский Сборник» касается также вопроса о народном образовании; дело не так просто, говорится в нем, не всякое механическое накопление знаний можно считать благом.
«Нет спора, что ученье свет, а неученье тема, но в применении этого правила необходимо знать меру и руководствоваться здравым смыслом… Сколько наделало вреда смешение понятия о знании с понятием об умении. Увлекшись мечтательной задачей всеобщего просвещения, мы назвали просвещением известную сумму знаний… Мы забыли или не хотели сознать, что масса детей, которых мы просвещаем, должна жить насущным хлебом, для приобретения коего требуется не сумма голых знаний, а умение делать известное дело…
Понятие о народной школе есть истинное понятие, но, к несчастью, его перемудрили повсюду новой школой. По народному понятию, школа учит читать, писать и считать; но в нераздельной связи с этим учит знать Бога и любить Его и бояться, любить Отечество, почитать родителей».
В более заостренной форме другой русский мыслитель писал о том же: «Настроить школ и посадить в них учителями озлобленных невежд значит дать камень вместо хлеба».
Все эти мысли были с молодости хорошо знакомы и близки государю. Они вошли составной частью в его мировоззрение. Государь в то же время глубоко верил, что для стомиллионного русского народа царская власть по-прежнему остается священной. Представление о добром народе, противопоставляемом враждебной интеллигенции, жило в нем всегда. Он был также верным и преданными сыном православной церкви. Он верил в величие России, и, в частности, придавал большое значение ее роли в Азии.
Но он также ощущал, что живет в сложную эпоху; он чувствовал, что нарастающего во всем мире зла не победить простым его отрицанием. Было верно, что государь был учеником К. П. Победоносцева; но также не без основания писал на втором месяце его царствования германский дипломат граф Рекс: «По-моему, эра Победоносцева миновала, хотя он, вероятно, и останется на своем посту». («В первые годы меня изредка спрашивали… А затем
