— Может быть, хотя мне кажется, что здесь есть противоречие. Почему вам так ненавистна мысль о римском правлении, если собственных правителей вы презираете?

Дион вздохнул.

— Потому, что цари из династии Птолемеев, что бы там ни было, правят Египтом по воле народа. Когда они правят плохо, народ поднимается на бунт и свергает их. Когда они правят терпимо, народ спокоен. Подобная система далека от совершенства, каким Платон наделил свою идеальную республику, но она устраивает народ Египта вот уже несколько сотен лет. С другой стороны, если Египет станет римской провинцией под управлением римского наместника, его жители превратятся в простых подданных Рима и потеряют всякое право голоса относительно своего будущего. Мы должны будем принимать участие в войнах, которые не мы затевали. Вынуждены будем подчиняться законам, продиктованным нам сенатом, в котором заседают богатые римляне, живущие слишком далеко от Александрии, чтобы прислушиваться к жалобам ее народа. Мы станем всего лишь очередным аванпостом Римской империи, глядя на то, как наши богатства превращаются в римскую добычу. Наши статуи, ковры и произведения художников будут украшать дома римских богачей; наша пшеница пойдет на потребу римской черни, и вряд ли нужно говорить, что плата, которую мы за это получим, будет далека от справедливой. Египет — великая и свободная страна; мы никогда не примиримся с положением римских подданных. — Дион глубоко вздохнул. Слеза блеснула на его щеке, и величие в выражении его лица странным образом казалось еще сильнее от того, что женская косметика покрывала его загоревшую сморщенную кожу. Нелепый костюм не мог скрыть глубины его переживаний.

— Но это все, простите за каламбур, сплошная философия, — вежливо произнес Тригонион с озорством в глазах. — Если прежний царь Александр II действительно оставил завещание, По которому Египет отходит к Риму…

Дион взорвался, перебив его:

— Ни один человек в Египте не верит в подлинность этого так называемого «завещания», потому что еще никто в Риме не смог предъявить его! Завещание Александра II — фикция, простой предлог, необходимый римскому сенату, чтобы вмешиваться во внутренние дела Египта, средство растоптать любого, кто станет править нашей страной. «Ты можешь пользоваться моментом, — говорят они, — но помни, что без нашего одобрения власть твоя незаконна, а сам ты — всего лишь самозванец, потому что Египет был отдан нам нашей марионеткой Александром II и мы в любую минуту можем установить над ним свое господство». Они размахивают в воздухе воображаемым куском пергамента и называют это завещанием. Царь Птолемей глупец, что согласился играть в эту игру, основанную на лжи. «Друг и союзник», где уж там! Дощечка на Капитолии должна гласить: «Дудочник и дурачок римского народа».

— Но теперь вы сменили этого кукольного правителя, — сказал я.

— Освистанную куклу прогнали со сцены! — воскликнул Тригонион.

Дион заскрипел зубами.

— Кризис, сложившийся вокруг египетского трона, может забавлять тебя, галл, но народу Египта не до смеха, будь уверен. Римские дипломаты и купцы, живущие в Риме, в последние дни редко выходят на улицу из страха быть разорванными на части александрийской чернью. Подстрекатели толпы произносят речи против римской жадности, и даже мои коллеги-философы забросили свои учительские обязанности и участвуют в горячих спорах относительно римской угрозы. Вот почему я явился в Рим во главе ста александрийских жителей: мы хотели потребовать от римского сената, чтобы он прекратил вмешиваться во внутренние дела Египта, и просить у него, чтобы он признал власть королевы Береники законной.

— Я опять вижу противоречие, учитель, — тихо произнес я. — Просить сенат одобрить вашу новую царицу — означает, что сенат имеет право вмешиваться в ваши внутренние дела.

Дион прочистил горло.

— В философии мы ищем идеал. В политике, как я успел узнать на собственном горьком опыте, следует ставить более достижимые цели. Так вот произошло, что я прибыл в Рим во главе делегации из ста человек. От стольких голосов, имеющих вес у себя на родине, думали мы, нельзя отмахнуться просто так даже вашим высокомерным сенаторам. Но здесь-то низкий фарс обернулся трагедией!

Дион приложил руки к лицу и внезапно принялся плакать, причем так обильно, что даже Тригонион, казалось, был ошеломлен. В самом деле, маленький галл выглядел глубоко тронутым слезами старого философа — он сочувственно кусал губы, дергал себя за белокурые пряди волос и в волнении потирал руки. Я слышал, что галлы, отрезанные от круга земных страстей, легко подвержены воздействию сильных и часто необъяснимых эмоций.

Диону не понадобилось много времени, чтобы прийти в себя. Тот факт, что философ его положения мог потерять контроль и позволить себе подобную, пусть и краткую, вспышку истерики, свидетельствовал о глубине его отчаяния.

— Вот как это было: мы высадились на берег в Неаполе, когда осенняя навигация уже подходила к концу. У меня были там друзья, члены нашей Академии, которые предложили нам пристанище. Той же ночью в дома, где мы остановились, ворвались люди, вооруженные ножами и дубинками. Они крушили мебель, поджигали занавеси, разбивали вдребезги бесценные статуи. Мы пробудились от сна, ошеломленные, едва собравшие силы, чтобы прогнать их. Несколько человек получили переломы, и немало крови было пролито, но никто не был убит, и нападавшие бежали. Ночной набег нагнал такого страху на часть моих спутников, что несколько человек на следующий же день отплыли обратно в Александрию. — Лицо Диона одеревенело. — Нападение было хорошо организовано и спланировано заранее. Были ли у меня доказательства причастности к нему царя Птолемея? Нет. Но необязательно видеть солнце, чтобы догадаться о его существовании по наличию тени. Ночное нападение в Неаполе было делом рук царя Птолемея, в этом не могло быть сомнений. Он знал, что мы прибыли оспаривать его права на трон. Его агенты ждали нашего прибытия.

После этого мы перебрались в более безопасные Путеолы, чтобы собраться с силами и выработать план, как нам добраться до сената. Мы держались все вместе и по ночам стерегли друг друга, но допустили ошибку, решив, что будем в безопасности, если станем расхаживать по городскому форуму при свете дня. Как-то раз группа в пятнадцать человек во главе с моим коллегой по Академии по имени Онклепион отправилась на рынок, чтобы закупить продуктов для путешествия в Рим. Вдруг откуда ни возьмись их осадила группа мальчишек, которые принялись кидать в них камнями. Мальчишки выкрикивали ругательства. Когда прохожие спрашивали у них, в чем дело, мальчишки отвечали, что эти александрийцы оскорбили честь Помпея и его солдат какой-то гнусной клеветой. Несколько спутников Онклепиона, просто в целях защиты, принялись