подростками, Давид привел их в порты Бомбея он практиковался в ведении торговых дел с морскими капитанами, как его учил отец в Багдаде. Он показывал им бухгалтерский учет, объяснял различные системы мер и весов, а также качество различных товаров. Он настоял на том, чтобы они выучили английский язык и ознакомились с новыми технологиями - пароходами и железными дорогами, которые меняли торговлю и создавая возможности для торговли на международных рынках. Когда пришло время отправляться в мир иной, Дэвид решил, что их жены и дети останутся в Бомбее под присмотром его жены. Он нанял слуг для семей и репетиторов для жен своего сына - удивительно прогрессивный шаг в стране, где женщины редко получали образование. Дэвид предполагал, что в какой-то момент им придется постоянно жить за границей со своими мужьями - в конце концов, возможно, даже в Лондоне, - и хотел, чтобы они были к этому готовы.

Когда пришло время приводить в движение свои глобальные усилия, Дэвид выбрал для поездки в Китай своего второго старшего сына, двадцатичетырехлетнего Элиаса.

Элиас был более замкнутым и сдержанным, чем его братья. В отличие от своих братьев и сестер, которые приняли западный стиль, Элиас продолжал носить традиционную багдадскую одежду, единственным современным штрихом были очки для коррекции близорукости. Очки придавали ему вид замкнутого и сосредоточенного академика. Дэвид считал, что тихий и чувствительный Элиас, немного одинокий, лучше всего подойдет для суровой и одинокой жизни вдали от семьи в незнакомой стране.

Оставив жену и новорожденного сына дома, как того требовал отец, Элиас отправился в опасное семидесятидневное плавание из Бомбея к берегам Китая. Во время плавания корабли часто оставались на мели в течение нескольких дней. Пассажиры не спали по ночам, держа наготове ружья, готовясь к нападению пиратов. Первой остановкой Элиаса в Китае стал Кантон, где он, следуя стратегии своего отца, финансировал поставки опиума и текстиля, предоставлял кредиты мелким торговцам и отправлял свои собственные товары на побережье для продажи и распространения. Через год, оставив в Кантоне своего заместителя, прошедшего обучение в школе Сассуна, Элиас отплыл на семьдесят миль к югу, в новую британскую колонию Гонконг, где процветала торговля опиумом компании Jardine, Matheson & Co. Элиас отметил их хитроумную систему сигнализации для контроля цен на опиум.

Джардин загружал клиперы в Индии опиумом, а затем отправлялся в плавание.

Они добирались до гавани Гонконга и там останавливались, чтобы подождать. Тем временем на суше сотрудники Jardine отслеживали цены на опиум. Когда запасы сокращались, а цены росли, служащий Jardine поднимался на вершину одной из гор Гонконга, известной как Пик, в место, известное как "смотровая площадка Jardine". Там он подавал сигнал ожидающим клиперам, что пора заходить в гавань и продавать опиум по высоким ценам. Элиас был слишком мелким импортером опиума, чтобы создать собственную сигнальную систему. Урок о ценности отслеживания спроса остался с ним. Два десятилетия спустя он аналогичным образом использует новые технологии телеграфа и пароходов, чтобы уничтожить преимущество Джардина и захватить контроль над опиумным рынком для Сассунов.

Из Гонконга Элиас отправился в другие китайские города, теперь открытые для торговли. Гонконг, по его мнению, был слишком переполнен из-за наплыва других мелких торговцев. Жесткая конкуренция по ценам означала меньшую прибыль на всех товарах, включая опиум. В итоге он решил перенести штаб-квартиру Сассунов в Шанхай. Как он сказал отцу, Шанхай был не только большим городом, чем Гонконг, но и ближе к более холодным северным китайским городам, жаждущим покупать шерстяную пряжу и текстиль, которые Сассуны могли поставлять из Индии.

На дворе был 1850 год, семь лет прошло с тех пор, как первые британцы высадились в Шанхае, и еще около сотни человек присоединились к ним в болотистом поселении, которое выделил им даотай. Условия жизни были мрачными. Британский врач призвал своих соотечественников "искать возвышенные места", чтобы избежать желтой лихорадки, чумы, холеры и тифа.

Расположенный на одной широте с Новым Орлеаном и Каиром, Шанхай летом превращался в паровую баню. Новоприбывшие боролись с колючей жарой, стригущим лишаем и другими кожными высыпаниями. Плесень обесцвечивала их ботинки и туфли. Но британцы не проявляли признаков того, что собираются уезжать. Они строили склады и офисы вдоль берега, добавляли дома, британский клуб, даже ипподром. Болото исчезло, сменившись сетью широких улиц в европейском стиле. Вдоль реки тянулась извилистая дорога, которую британцы, многие из которых, как и Сассуны, приехали из Индии, назвали словом на языке урду, используемым для обозначения дачи или речной набережной: "Бунд".

Даотай надеялся изолировать иностранцев и предотвратить проникновение западных идей в Шанхай. Поначалу единственными китайцами, которым он разрешил жить в "Международном поселении", были слуги. Но гражданские войны в китайской глубинке заставили многих китайцев искать убежища в новом Международном поселении под защитой британских канонерских лодок, которое китайцы считали более безопасным, чем те части Шанхая, которые император все еще контролировал. Китайцы и иностранцы теперь жили бок о бок в городе, где "бедра касаются бедер. И плечи трутся о плечи", - так пишет на сайте китайский ученый, составляющий новую карту Шанхая.

"Судьба Шанхая - стать постоянным центром торговли между [Китаем] и всеми странами мира", - писал редактор новой англоязычной газеты города. Британские корабли и пушки "открыли путь" к колонизации Бунда и прилегающих к нему земель, заметил один европейский посетитель, и "маловероятно, что их когда-нибудь удастся вытеснить". Император уволил даотай и отправил в Шанхай ряд китайских чиновников, которые должны были наладить отношения с иностранцами. Никто не смог бы остановить их восхождение.

Верный замыслу своего отца, Элиас прибыл в Шанхай в возрасте тридцати лет, и это стало сигналом того, что для Сассунов началась новая, более международная эра. Парусник, который несколькими годами ранее доставил его вместе с измученными матросами и торговцами в Гонконг, исчез. Сассуны приобрели пароход, который значительно сократил время плавания между Индией и Китаем и обеспечил более комфортное путешествие. Элиас сошел на берег в Шанхае, гордо одетый в свой багдадский плащ, с бухгалтерскими книгами, мешками с деньгами и золотой табакеркой, заправленными в большие карманы, вшитые в ткань. Его окружала свита помощников, обученных в Бомбее в школах Сассуна бухгалтерскому делу, математике и основам коммерческой торговли. Элиас говорил на нескольких языках, но не на китайском. Он сразу же начал посещать склады и доки вдоль реки, разговаривая своим мягким голосом с капитанами более чем 400 кораблей, которые ежегодно причаливали к Шанхаю из азиатских и европейских портов в поисках текстиля, хлопка, шелка и других товаров. Шанхай, по словам одного из