— Я знаю, госпожа Пфлюгер, — улыбнулась искренне самая важная персона в особняке, — что полмарки хватит за доставку угля. Я всегда получаю столько, — объяснил задумавшейся Софи, — когда мисс Пфлюгер дает увольнительную. Но сегодня, — он снова посмотрел на Элизабет, — вы должны мне больше.

— А почему же, мой добрый человек? — Софи, раздраженная этим подшучиванием, встала от фортепиано.

— Потому что сегодня… — Гурвич подкрутил кустистые усы и посмотрел на подругу госпожи Пфлюгер. — Потому что сегодня я мог рассказать много правды о госпоже Пфлюгер, а наболтал сам лжи.

— Как хватает наглости! — возбужденный тон Софи не оказал ни малейшего влияния на поведение Элизабет, которая быстро спросила:

— Вы солгали? Кому? Кто обо мне спрашивал?

Гурвич сложил руки на большом животе и повертел большими пальцами. Он подмигнул при этом многозначительно Софи, которую его дерзость постепенно выводила из равновесия. Элизабет снова потянулась к бумажнику, и к Гурвичу вернулся желание продолжить разговор.

— Спрашивал сыщик, который сегодня утром приехал за дамами.

— И что вы ему сказали? — расспрашивала Элизабет.

— Спрашивал, кто посещает госпожу Пфлюгер, приходят ли к ней мужчины, или они временно проживают у нее, госпожа Пфлюгер пьет или нюхает снег (кокаин), в каком состоянии и когда возвращается домой. Спрашивал тоже про вторую даму. Часто ли приходит к госпоже Пфлюгер и есть ли с ней какие-то мужчины, — сторож улыбнулся пятимарковой банкноте, из которой пальцы Элизабет сделали узкую трубочку. — И я сказал, что госпожа Пфлюгер — чрезвычайно благонравная дама, которую иногда посещает мама.

Гурвич протянул руку за деньгами, не в силах поверить в собственную проницательность и интеллект, благодаря которой заработал на недельный абонемент в столовую.

— Подожди, — Софи вытащила из руки подруги свернутую купюру. — Откуда нам знать, что все это не обман, что наш добрый человек кого-то встретил, а если это правда и он был расспрошен полицейским, то откуда нам знать, что он рассказал ему именно это, а не что-то совсем иное?

— Я не вру, дамочка. — Гурвич поднял голос. — Я знаю этого шпика. Он однажды запер меня в участке, хотя я не был слишком пьян. Я его знаю. Его зовут Беднор или Цеглор. Так с ним говорили другие копы.

— Может Смолор? — Софи вдруг побледнела, теряя тем самым многое в глазах сторожа, которому нравились крупные, румяные женщины.

— И точно, Смолор, Смолор, — дворник быстро спрятал деньги в карман тиковых брюк.

Вроцлав, вторник, 29 ноября, половина четвертого дня

В магазине с шоколадом Шаала, находящемся в угловом особняке квартала домов в центре Рынка, сидели трое мужчин. Они занимали большой стол под окном, где завсегдатаи клиенты магазина сразу после покупки сладостей давали волю своему лакомству. Таким образом поступали Мок с сопровождающими — заедали сладости, запивали их кофе и курили весьма обильно. Шаал поздравил себя с столь важными гостями, и когда один из них раскритиковал отсутствие в ближайших окрестностях какого-либо скейтового (карточного) клуба, сам предложил, чтобы они играли у него. Картежники приветствовали это предложение с радостью и с тех пор играли в бридж или скейт возле шоколада и ликера, а владелец магазина потирал руки. Так было и сейчас. Шеф «нравов», то есть Отдела II полицайпрезидиума, давний коллега Мока, советник Герберт Домагалла сгибал и отгибал карты, послушно спящую под его руками в обычной стопке. Комиссар Клаус Эбнер, сотрудник полиции безопасности, перебрасывал карты из руки в руку, создавая из них веер. Только Гельмут Фёллингер, астролог и провидец, от которого многих тошнило, но замечательные навыки которого использовали почти все полицейские, не тасовал и не разминал карты. Его руки были заняты вращением большого бокала вина вокруг своей оси, а глаза уставились в окно, выходящее на западную окраину Рынка.

Мок громко поздоровался с коллегами и — повесив пальто и шляпу на современной вешалке — сел возле зеленого столика. Через минуту перед ним стоял бокал орехового ликера и лежало тринадцать карт, отсчитанных умелой рукой Фёллингера, который в первом робере был его партнером.

— Одни пики, — начал Фёллингер. Эбнер, сидевший по правую руку Мока, вежливо спасовал, а Мок, увидев четыре пики с марьяжем и третий туз с валетом червей, поднял масть партнера до высоты четырех. Пас Домагаллы завершил торги. Домагалла завистовал в козыри. Мок быстро вытащил козыри, запасовал даму червей «под себя» и показал соперникам карты.

— В награду за хорошее направление пасования вы получаете необходимую экспертизу, — Фёллингер поднял в сторону Мока темно-синий конверт, украшенный печатью «Хю Фёллингер. Астрологические услуги и консультации».

— Благодарю, — улыбнулся Мок, — за похвалу и за экспертизу.

Фёллингер не отреагировал. Он с тревогой смотрел в окно и барабанил пальцами по зеленому бархатному столу. Мок убрал конверт в портфель рядом с доказательственными материалами обоих преступлений и картонным скоросшивателем с отчетами своих подчиненных. Эбнер раздал быстро карты. Через некоторое время он должен был повторить действие, потому что Фёллингер ошибся и взял, как свои, две карты Домагаллы.

Объявили три паса.

— Два без козырей, — открыл Фёллингер. Раздался шум непритворного восторга.

— Давно не было карты для такого разговора. На такое заявление мне остается только «пас», — вздохнул Эбнер.

Мок глянул внимательно на своих трех королей и четвертого валета пик.

— Шлем без козырей, — закрыл он торги, услышав слева громкий протест. После двух пасов он откинулся назад, а после трех очередей выложил карты на стол.

Домагалла завистовал королем пик, и эта фигура ушла налево. «Почему он не побил, — подумал Мок. — Разве у него нет туза?» Домагалла бил со всей силы тузом пик. Взяв лежащую слева, он небрежно бросил даму этой масти. Мок закрыл глаза и не открывал их до конца игры.

— Без четырех, — подытожил Эбнер. — Почему, ради бога, вы не спасовали даму бубей, вы просто играли в повышение?

Фёллингер еще раз глянул в окно.

— Прошу прощения, Мок, — тихо сказал он. — Я не должен играть здесь.

— Почему? — съехидничал Домагалла. — Неужели здесь проходят космические флюиды?

— Вы невежественны в этих делах, Домагалла. Поэтому вам не следует подавать голоса.

— Можем поменяться местами, и мы будем играть на коротком столе, — предложил Эбнер.

— Дело не в месте за столом. Речь идет про этот магазин.

— Что же вы говорите, Фёллингер, — Домагалла начал тасовать карты. — Мы часто играли у Шаала.

— Но чаще всего в подсобке, — Фёллингер сорвал жесткий, закругленный воротник и ослабил галстук.

— Сегодня я ваш партнер, Фёллингер. — Мок закурил гаванскую сигару. — Я не собираюсь терять кучу денег только потому, что вы недомогаете. У вас похмелье, что ли? Герберт, — обратился он к Домагалле, — вы меня сюда пригласили. Может быть, вам пришла гениальная идея, — здесь он начал подражать его фальцету, — дадим Моку недомогающего партнера, а затем на трех поделим деньги. Так? Хотели сыграть «на оленя», а этим оленем сегодня должен был стать Мок? — он заглянул под стол. — Может, я оставил там свои рога?